Татьяна Грай - Чужие сны

Глава 3

Елисеева почему-то чрезвычайно интересовала реакция Ольшеса на рассказ о прогулке к морю. Почему — он и сам себе затруднился бы объяснить. Ему казалось, что Даниил Петрович должен заинтересоваться сообщением о сидящих на набережной людях и словами Ласкьяри о них. Но консул ошибся. Это сообщение Ольшес выслушал спокойно. «Ну да, — сообразил Адриан Станиславович, — он же ходит по ночам в город, он их уже видел». Зато не стал скрывать интереса к вопросу Ласкьяри о скорости автомобиля.

— Что, так и сказала — «умеем ли»? — переспросил он, когда Хедден в разговоре упомянул об этом.

— Да.

— Интересно. — Ольшес повернулся к Елисееву. — Адриан Станиславович, вам не кажется, что есть смысл последовать скрытому совету нашей милой приятельницы?

— То есть?

— Поменять мотор.

— Но… во-первых, зачем, а во-вторых, как?

— Зачем — не знаю, но такой вопрос дочь первого министра не задаст просто так, она слишком умна и осторожна для этого…

— Ну, Даниил. Петрович, это уж вы слишком, — перебил Ольшеса Росинский. — Ласкьяри — просто молоденькая девушка, а вы хотите, чтобы мы ее считали чуть ли не дипломатическим волком.

— Эта молоденькая девушка даст сто очков вперед любому местному дипломату, — заверил Ольшес первого помощника. — Вы просто плохо ее знаете. А насчет того, как это сделать, — продолжил он, — так это как раз проще простого. Съезжу ночью на корабль и поставлю наш мотор. Подогнать несложно, вполне успею до утра вернуться.

— Право, не знаю, — сказал Елисеев. — Не нравится мне все это.

— Мне тоже не нравится, — сообщил Ольшес. — Но больше всего мне не нравится то, что Правитель не дает Хеддену возможности работать. Ты сколько раз просил у него разрешения на выезд в степи? — спросил он Хеддена.

— Раз десять за полгода, — ответил Богдан Маркович.

— Вот видишь! А он не разрешает. Почему?

— Ну, по-моему, Адриан Станиславович был прав, когда предполагал, что причина — простое чувство неловкости за свою страну перед представителями высокоразвитого инопланетного разума.

— Возможно, возможно… — пробормотал Ольшес. — Действительно, почему бы и нет? Но вот праздник…

— А что — праздник? — насторожился Елисеев.

— А то, что предстоящий праздник связан именно с кочевниками. Что-то многовато таинственно сти вокруг этого торжества… но ясно, что в эти дни то ли кочевники приходят в Столицу, то ли горожане отправляются в степи… в общем, происходит встреча. Так какой же смысл запрещать Хеддену видеть этих бродяг? Ты ведь объяснял там, во дворце, что занимаешься именно первобытными формами социума? — снова обратился Ольшес к Богдану Марковичу.

— Разумеется.

— И чем там обосновывают отказ?

— Ничем. Нельзя, и все.

— Ну вот. Нельзя. А если предположить, что эти кочевники — никакие не кочевники… или, по крайней мере, не такие они дикие, как это может показаться, а дело тут вообще в чем-то Другом, а?

— В чем именно? — недоуменно спросил Хед-ден.

— Ну, мало ли в чем… — туманно откликнулся Ольшес. — И вот еще что. Нам ходить по городу — нельзя. А другие, между прочим, ходят. Нас и в этом надули.

— Кто ходит?

— Представители всех государств Ауяны. Свои, к сказать. Заперты лишь мы, инопланетяне.

— Но ведь разрешили и нам выходить, — сказал Елисеев. — Может, это был просто своеобразный карантин?

— Может, — согласился Ольшес. — А может, есть и другая причина.

— Какая?

— А такая, что рядом с Правителем, когда он подтверждал свое разрешение, стоял человек с пистолетом под мышкой, — спокойно сказал Ольшес.

Ласкьяри пришла как раз перед обедом, и земляне пригласили девушку к столу. Дежурным был Хедден. Ласкьяри внимательно наблюдала за тем, как ловко Богдан Маркович накрывает на стол, подает блюда, и сказала наконец:

— Все-таки я не понимаю, почему вы отказались от прислуги. Вам ведь предлагали очень хороший штат, опытных, обученных людей. А вы — все сами. Зачем? Боитесь за свои грандиозные секреты?

Елисеев развел руками:

— Ласкьяри, милая! Мы уже столько раз объясняли вам, что не привыкли к этому. Нам гораздо легче все сделать самим, нежели видеть, как совершенно посторонние люди стараются для нас. Кроме того, у нас тут масса всяких кибернетических устройств. Так что основную часть всей работы выполняют они.

— Не понимаю. И наверное, никогда не пойму, — отрезала девушка.

— Ну подумайте еще раз, Ласкьяри, — язвительно произнес Росинский. — Мы — здоровенные мужики, делать нам у вас нечего, вы нас никуда не выпускаете, все переговоры, встречи — только во дворце, да и то не каждый день такое случается. Чем нам занять остальное время ? Вот мы и развлекаемся — полы подметаем, обед готовим. Вот если бы…

— Что — если бы?

— Если бы нам, например, разрешили, как это бывает в других звездных системах, на других планетах, поездки по стране — с лекциями, с рассказами о Федерации, — смотришь, нам и понадобился бы ваш хорошо обученный штат. А так… — Росинский демонстративно развел руками.

Ласкьяри подумала. Посмотрела на Елисеева, на Росинского и совершенно особенный взгляд бросила в сторону Ольшеса — напряженный, острый. Потом заговорила.

— Возможно, вы и получите такое разрешение. В ближайшем будущем. Это зависит только он вас самих.

— Вот как? — удивился Елисеев. — И в чем же —выражается эта зависимость?

— Узнаете, когда время придет. И дочь первого министра перевела разговор на другую тему.

Глава 4

Едва на Столицу опустилась ночь, как инспектор Особого отдела Даниил Петрович Ольшес выскользнул из здания консульства через дверь, выходящую в сад. Он даже не стал оглядываться — он прекрасно знал, что сотрудникам консульства и в голову не придет, что он способен на такие штучки… кроме, конечно, самого консула, которого поневоле пришлось посвятить — правда, лишь отчасти, — в инспекторские дела. Но консул, само собой, не станет препятствовать работе инспектора.

Даниил Петрович в этот момент выглядел несколько необычно для сотрудника консульства. На нем был местный спортивный костюм и кроссовки. Как будто инспектор собирался много и упорно бегать.

Однако, выйдя из консульского сада на тихую узкую улочку, инспектор сразу повернул направо и пошел спокойным неторопливым шагом, углубляясь в путаницу пустых, молчаливых переулков.

Наконец, миновав очередной поворот, он остановился возле мрачного, обшарпанного трехэтажного жилого дома и заглянул в полуоткрытую дверь темного парадного. Из парадного несло сыростью и гнилью. Ольшес прислушался. Наверху заскрипели ступени — кто-то осторожно спускался по шаткой деревянной лестнице. Через минуту из подъезда вышел человек, одетый, как и Даниил Петрович, в спортивный костюм. В лицо инспектору ударил луч фонаря. Ольшес зажмурился и буркнул: