Роберт Шекли - Корпорация «Бессмертие»

— В дополнении говорится: человек имеет право избрать для себя смерть в любое время, в любом месте и любыми способами ее осуществить, если таковая не причиняет физического ущерба посторонним.

— Вот, — сказал Халл, — в чем вся загвоздка. Итак, охота является законным вариантом самоубийства. Время и место установлены. Вы, охотники, преследуете меня, Жертву, я убегаю. Вы ловите меня, убиваете. Отлично! За исключением… Он повернулся к юристу.

— Мистер Дженсен, вы можете выйти. Я не хочу вас впутывать.

Когда адвокат вышел. Халд сказал: — За исключением того, что я буду вооружен и попытаюсь убить кого-нибудь из вас. Или вас всех. И это противозаконно. Халл изящно опустился в кресло.

— Преступление, конечно, совершаю я, а не вы. Я нанял вас, чтобы вы меня убили. У вас не было даже понятия, что я попытаюсь защищаться. Это все фикция, конечно, но она спасет вас от соучастия в преступлении. Если я буду застигнут в тот момент, когда буду убивать одного из вас, я понесу суровое наказание. Но меня не застигнут. Один из вас убьет меня, и таким образом я буду вне досягаемости человеческих законов. Если же мне так не повезет, что я убью вас всех, тогда я совершу самоубийство старомодным способом, с помощью яда. Но это будет для меня большим разочарованием. Надеюсь, что вы этого не допустите. Есть вопросы?

Охотники переговаривались между собой:

— Экий разговорчивый паразит.

— Оставь, все Жертвы так говорят.

— Думает, что лучше нас, болтливая рожа.

— Посмотрим, как он запоет на кончике лезвия.

Халл холодно усмехнулся.

— Отлично. Я думаю, ситуация всем ясна. Так, теперь каждый пусть назовет свое оружие.

Один за другим охотники называли свое оружие:

— Булава.

— Сеть и трезубец.

— Копье.

— Боло.

— Ятаган.

— Винтовка со штыком, — сказал Блейн, когда подошла его очередь.

— Меч.

— Алебарда.

— Сабля.

— Благодарю, джентльмены, — сказал Халл. — Я буду вооружен рапирой и, естественно, без лат. Мы встретимся в воскресенье, на рассвете, в моем поместье. Дворецкий вручит каждому указание, как туда добраться. Пусть боец со штыком останется. Все остальные свободны, до свидания.

Охотники покинули комнату. Халл сказал:

— Штык — необычное оружие. Где вы научились владеть?

Блейн поколебался, потом ответил:

— В армии, с 1943 по 1945 год.

— Вы из прошлого?

Блейн кивнул.

— Интересно, — заметил Халл без особых признаков заинтересованности. — Тогда, как мне кажется, это ваша первая охота?

— Да.

— Мне кажется, что вы неглупый человек. Думаю, у вас были собственные причины, заставившие избрать такое небезопасное занятие и, к тому же, не очень уважаемое?

— Мне нужны деньги, — сказал Блейн — и я не мог найти другой работы.

— Естественно, — согласился Халл, словно он знал это с самого начала. — И вы решили пойти в охотники. Но это непростое занятие, и охотиться на этого зверя, на Человека, может не каждый. Требуются особые умения, и не последнее из них — это способность убивать. Вы считаете, что обладаете таким талантом?

— Я так думаю, — ответил Блейн, хотя на самом деле он над этом вопросом еще не задумывался.

— Интересно, — протянул Халл. — Несмотря на вашу воинственную внешность, вы не производите такого впечатления. А вдруг окажется, что вы не в состоянии убить меня? Вдруг вас охватят сомнения в самый решающий момент, когда сталь ударит о сталь?

— Посмотрим, — сказал Блейн.

Халл кивнул в знак согласия.

— Я тоже так думаю. Возможно, глубоко внутри вас тлеет искра убийцы. Возможно, что нет. Это сомнение прибавит нашей игре остроты — хотя может оказаться, что у вас не будет времени ею насладиться.

— Это моя забота, — сказал Блейн, которому этот элегантный и многословный наниматель уже страшно надоел. — Можно задать вам вопрос?

— Считайте, что я весь к вашим услугам.

— Благодарю. Почему вы решили умереть?

Халл уставился на него, потом взорвался смехом.

— Теперь я действительно вижу, что вы из прошлого. Ну и вопрос!!!

— Вы можете ответить на него?

— Конечно, — сказал Халл.

Он откинулся на спинку кресла, и его глаза приняли задумчивое выражение человека, формулирующего мысль.

— Мне сорок три года, и жизнь для меня пуста. У меня есть состояние, и я не привык в чем-то себе отказывать. Я экспериментировал, сравнивал, смеялся, рыдал, любил, ненавидел, пил мед и вино — и я уже сыт всем, всем. Я испробовал все, что Земля могла мне предложить, и я предпочитаю теперь не повторяться. В дни молодости мне представлялась наша зеленая планета, обегающая буйное желтое светило, как некая сокровищница, шкатулка наслаждений, неисчерпаемых в своем разнообразии и бесконечных в своем воздействии на мои неутолимые страсти. Но вот теперь я стал свидетелем конца новизны ощущений. И теперь я вижу, с каким самодовольством буржуа наша жирненькая Земля лениво обращается вокруг безвкусно-яркого солнца. И воображаемая бездонная сокровищница радостей земных кажется мне теперь раскрашенной детской коробкой для игрушек. Нервы слишком быстро притупляют чувствительность к любому наслаждению.

Халл бросил на Блейна взгляд, чтобы проверить, какой произвели его слова эффект, и продолжил:

— Скука простирается передо мною словно бесконечная безводная равнина… И я предпочитаю не мучиться скукой. Я делаю выбор, я двигаюсь дальше, я хочу испытать последнее великое приключение этого мира — Смерть. Я пройду в эти врата послежизни. Вы меня понимаете?

— Конечно, — сказал Блейн, которого позерство Халла раздражало, но в то же время производило некоторое впечатление. — Но к чему спешить? Возможно, в жизни еще найдутся приятные вещи? А смерть назад уже не повернешь. Зачем ее торопить?

— Вот слова истинного оптимиста из XX века, — со смехом сказал Халл. — Жизнь — это серьезно, жизнь — это все. В ваши дни действительно приходилось считать, что жизнь серьезная вещь. Что же у вас еще оставалось? Кто из вас действительно верил в послежизнь?

— Это не меняет сущности моего вопроса, — сказал Блейн, ненавидя ту рациональную, осторожную, тяжеловесную позицию, которую ему пришлось принять.

— Наоборот! Перспективы жизни и смерти в наши дни изменились. Вместо прозаического совета Лонгфелло мы следуем прозаическому совету Ницше — умрите в нужное время! Разумные люди не цепляются за последнюю возможность жить, как утопающий за обломок шлюпки. Они знают, что жизнь их тела — это лишь малая доля человеческого существования. Почему бы им в таком случае не ускорить конец телесной фазы, если им так хочется? Почему бы этим способным ученикам не перескочить класс или два в этой школе? Только трусы, глупцы и тупицы цепляются за каждую секунду существования на Земле.