Дмитрий Янковский - Третья раса

— «Тапрабани», ответьте «Рифу» 2410.

— На связи, — придвинулся я к микрофону.

— На сонаре нет никакой банки. Второй помощник говорит, что ее снесли лет тридцать назад. Это в каком же возрасте ты бывал в этих водах?

Мне стало так стыдно за вранье в аварийном эфире, что щеки запылали.

— Ну я же не лично ее видел. — Оправдание придумалось неожиданно быстро. — Я бывал в этих водах год назад, и моряки говорили об этой банке.

— Понятно. Хорошая у тебя память на координаты. Еще раз спасибо, мы идем к вам.

Я отключился и косо глянул на Долговязого. Тот виновато пожал плечами, мол, с кем не бывает? Однако мне от его оправданий было не легче. Это был повод выпроводить его со станции без особенных церемоний.

— Скоро они будут здесь, — начал я в надежде, что Долговязый поймет намек.

И он понял. Чего уж тут не понять?

— Ладно, Копуха, — подмигнул он. — Если меня здесь застанут, тебе хороших слов мало скажут. Так что я, наверно, отчалю. Проводишь?

— Конечно, — у меня все-таки защемило сердце. — Хочешь еще бутерброд?

— Нет, спасибо. И так посидели неплохо. Если вдруг понадоблюсь, вот сетевой адресок «Рапида». Я на нем часто шатаюсь вдоль Суматры и Новой Гвинеи.

Он достал из кармана визитку с выгравированными на пластике данными. Карточка была не дешевой — по краю я заметил тонкую сигнальную полоску для прямой передачи данных в компьютер.

— Спасибо.

Щурясь от ветра и соленых брызг, мы покинули сторожевую вышку, спустились по лестнице и выбрались в эллинг. Долговязый скомандовал отдать концы, взбежал по трапу и помахал рукой с борта «Рапида». Хорошо, что он не мог вблизи видеть моего лица, потому что глаза мои наверняка поблескивали от навернувшейся влаги. Ясно ведь было, что Долговязого я больше никогда не увижу. Всегда грустно выкорчевывать из души обломки прошлого. Но это были именно обломки, так что нечего за них цепляться. Я вскинул руку и помахал в ответ.

Ворота эллинга распахнулись, «Рапид» запустил турбины и на самом малом ходу начал осторожно пятиться к бушующим снаружи волнам. Я дождался, когда корабль благополучно покинет внутреннюю акваторию и только после этого шмыгнул носом. Проклятые слезы помимо воли покатились из глаз. Наконец-то ворота закрылись, главные прожектора начали медленно меркнуть и мне пришлось постоять немного, чтобы освоиться в полутьме.

И вдруг до слуха донесся протяжный свист и несколько коротких дельфиньих щелчков. Я удивленно обернулся и разглядел за решеткой вольеры Тошкину морду. Похоже, он хотел перекинуться со мной парой фраз, но я сейчас не был настроен трепаться. В конце концов, в мои обязанности не входило общение с дельфинами, а еще точнее никто мне карточку от коммуникатора не выдавал. Так что переживут.

Ветер снаружи настолько окреп, что порывом меня чуть не сбило с лестницы, когда я поднимался в сторожевую башню.

«Ну и разгулялась буря» — подумал я, протискиваясь внутрь, где было тепло и сухо.

Усевшись за пульт, я глянул на монитор, куда проецировалось изображение с орбитальной «линзы», и оторопел. Все было на месте — пенное побережье Суматры, белая бусинка «Тапрабани»… Только Леськиного транспортника не было видно. Нигде.

Глава 6

Катастрофа

Первые несколько минут я вообще не знал, что делать. Растерялся, и все. Я даже не попробовал вызвать судно, поскольку было ясно — если корабля не видно со спутника, то где ему быть, кроме как под водой? Наверное, только минуты через три тихой истерики я догадался переключить монитор в режим отображения радиоспектра, чтобы иметь возможность хоть приблизительно понять рельеф дна. На экране отобразилась карта глубин, размеченная разными цветами для точности. У меня сердце остановилось — на остатках взорванного рифа, на глубине около тридцати метров, лежал на боку средний транспортник. Где была Леська, я видеть не мог, но вариантов не много — либо на поверхности океана среди сокрушительных волн, либо внутри корабля. Второе не означало верную гибель, если отсеки задраены по штормовым правилам. В этом случае вода могла попасть только в трюмы и в полости внешнего корпуса, оставив отсеки с людьми незатопленными. Но средний транспортник — это вам не батиплан. В нем нет системы регенерации воздуха, так что просидеть там можно всего ничего — пока кислорода хватит. Если же корабль разломился, и люди оказались снаружи…

Об этом не хотелось и думать, потому что в такую бурю среди волн не выжить без специального снаряжения. И все же, как ни страшно такое признать, вариант с разрушением корпуса казался мне единственной причиной катастрофы. Просто борта не выдержали натиска волн. Такое бывает. И тогда свирепая стихия, ворвавшись в образовавшуюся трещину, распирает ее, рвет, крушит бортовые листы, в конце концов переламывая корпус на части. Достаточно капитану чуть ошибиться с углом направления хода относительно ветра — и все. При таком шторме этого более чем достаточно.

Однако приглядевшись к изображению на компьютере, я немного взбодрился, поскольку на вид корпус транспортника выглядел целым, а потому дело могло обойтись локальной пробоиной.

Еще через несколько секунд в динамиках пульта раздался сигнал тревоги — сработал аварийный буй, сорванный с переборки корабля в момент затопления. Этот сигнал получат все спасательные станции и базы охотников, поскольку передается он через сателлит и выдает точные координаты катастрофы. Тут же на мониторе моргнул сигнал частного вызова. Судя по адресу, это был Долговязый. Я стукнул по клавише приема и увидел его лицо.

— Я принял сигнал, — сообщил он. — Мы ближе всех к месту аварии.

— Так рули же туда скорее! — не сдержавшись выкрикнул я.

— А ты?

— Что я? Рули туда! Если судно разломилось, они на поверхности и получаса не продержатся!

— Успокойся, барракуда тебя дери! — неожиданно громко рявкнул Долговязый. — Паники мне в океане только не хватало! Я видел в эллинге два спасательных катера. Быстро садись в один и догоняй меня по курсу. Я дам пеленг с радиомаяка.

— В такой шторм на катере?! — у меня душа опустилась в пятки.

— Ну подскажи мне другой способ! Катер выдержит натиск волн минут десять, тебе этого времени с лихвой хватит на то, чтобы догнать «Рапид». А там я тебя подниму, не дрейфь!

Совершенно ошалев от ужаса и рвущейся наружу истерики, я распахнул дверь и кубарем скатился с лестницы, разбив локоть об одну из ступенек. Тут же меня шарахнуло крепким порывом ветра, я не удержался и грохнулся головой в переборку. Из глаз посыпались искры, но я нашел в себе силы протиснуться в коридор станции и задраить за собой дверь.