Филип Дик - Свободное радио Альбемута.

— Кто же на такое способен?

— Понятия не имею, — ответил Николас. — Наверное, какой–нибудь правительственный орган. Или русские. Сейчас в космосе полно секретных советских спутников, вещающих на густонаселенные районы — передают бредовые идеи и всякую мерзость. Вообще Бог знает что.

— Но твое имя…

— А может, каждый, кто попадает в зону действия передатчика, слышит свое собственное имя? — предположил Николас. — «Пит, у тебя живот болит» или «Джон, ты рудозвон». Ума не приложу. И я устал строить догадки. — Он указал на слегка колеблющееся пламя свечи.

— Так вот почему она у тебя постоянно горит… — понял я.

— Чтобы не сойти с ума.

— Ник, все будет хорошо. У меня есть теория: огненные круги перед глазами — следствие действия токсинов от воспалившегося зуба мудрости. Оттуда же и странный голос по радио. Практически ты, сам того не сознавая, был отравлен. Теперь, когда тебя прооперировали, интоксикация пройдет, и все наладится. Тебе уже лучше.

— Ага, а как ты объяснишь золотой браслет у девушки? И ее слова?

— А при чем тут это?

— Я ждал ее всю жизнь, — ответил Николас. — И сразу же узнал. Она носила то, что должна была носить. Мне пришлось задать вопрос — «что это?» — потому что иначе я не мог. Фил, меня запрограммировали на этот вопрос.

— Но ведь ее появление не сравнишь с огненными кругами или голосом по радио?

— Нет, — согласился Николас. — Это самое важное событие в моей жизни — ну, как мимолетное видение… — Он помолчал. — Ты и представить себе не можешь, каково год за годом ждать, сомневаясь, появится ли она — оно — вообще, в то же время зная совершенно точно, что несомненно появится. Рано или поздно. А потом, когда ты уже и не ждешь–то, но нуждаешься в этом больше всего…

Он улыбнулся.

Неприятные явления прошли, хотя, по словам Николаса, по ночам он все еще видел свет — не бешено мельтешащие огненные круги, а скорее плавающие пятна. Причем их цвет находился в прямой зависимости от хода его мыслей. Когда в дремотном состоянии, предшествующем глубокому сну, Николас думал на эротические темы, похожие на клочья тумана пятна становились красными; однажды ему привиделась обнаженная пышногрудая Афродита. А когда он думал на религиозные темы, пятна светились жемчужно–белым.

Это напомнило мне кое–что из прочитанного в «Книге Мертвых» — о существовании после смерти. Душа в своем движении встречает разноокрашенные лучи света; каждый цвет представляет собой вид утробы, то есть вид перерождения. Душе усопшего следует миновать все дурные утробы и выйти в конце концов на ясный белый свет. Впрочем, я понимал, что с Николасом своими ассоциациями мне лучше не делиться — он и так уже съехал.

— Фил, — говорил мой друг, — когда я двигаюсь сквозь эти разноцветные лучи, я чувствую себя… очень странно. Как будто я умираю. Может, дантист перерезал мне что–нибудь жизненно важное? Но я не боюсь. Все словно… ну… совершенно естественно. По–моему, худшее позади. Издевающийся надо мной оскорбительный голос по радио и слепящие огненные круги — вот что было самое плохое. Со свечой мне легче. — Он указал на тоненькую свечку возле кровати.

— Ты когда выходишь на работу?

— В понедельник. Официально я не на больничном, а в отпуске за свой счет. Как же мне было плохо — почти слепой, постоянные головокружения… Но когда я увидел эту девушку и знак в форме золотой рыбки… Знаешь, Фил, в мистической религии греков — примерно 600 годы нашей эры — новообращенным показывали золотой знак и говорили: «Ты сын земли и звездного неба. Вспомни свое происхождение». Вот интересно — «звездного неба»…

— И вспоминали?

— По идее, должны были. Новообращенному следовало отринуть беспамятство и вспомнить святые корни. В том–то и смысл всех мистических церемоний, насколько я понимаю: освобождение от амнезии — блока, удерживающего нас от воспоминаний. В христианстве можно наблюдать то же самое: память о Христе, о последней вечере и распятии. «Делай это в память обо мне». Преломляешь хлеб, пьешь вино — и сразу вспоминаешь Христа. Как будто знал его, но забыл.

— Мне почему–то кажется, — начал я, — вернее, у меня есть теория, что эту темноволосую девушку с золотой рыбкой на ожерелье ты встречал раньше. Скажем, она приносила лекарство — ты никогда не заказывал лекарства с доставкой на дом? Или просто видел ее в аптеке. Посыльные часто крутятся в аптеке, когда у них нет работы; порой они даже стоят за стойкой. Отсюда твое deja vu — тем более что ты был оглушен болью и одурманен пентоталом натрия…

— Кош звонил в аптеку в Анахайм, — перебил Николас. — Я никогда там не был и в жизни ничего оттуда не получал. Моя аптека в Фуллертоне.

Наступила тишина.

— Ну, значит, я не прав, — признал я. — Но твоя фиксация на этой девушке вызвана болью, стрессом и побочным действием пентотала. Золотая рыбка сыграла роль фиксирующего гипнотического объекта, как качающиеся наподобие маятника часы. Или как пламя свечки. Ты был очень внушаем, почти в гипнотическом трансе с тех пор, как тебя прооперировали.

— Ты так думаешь?

— По–моему, логично.

— Знаешь, Фил, когда я увидел ее знак, я словно перенесся в Древний Рим, в первый век нашей эры. Да поможет мне Бог. Этот мир — округ Орандж, США — на несколько минут исчез. А потом вернулся.

— Гипнотическое внушение, — кивнул я.

— Если я умираю… — начал Николас.

— Ты не умираешь.

— Если я умираю, кто или что завладеет моим телом на следующие сорок лет? Умирает мой мозг, Фил, а не тело. Я ухожу. Что–то должно занять мое место. И наверняка займет.

В спальню вразвалку вошел раскормленный кот Николаса — Пинки, вспрыгнул на постель, потянулся и заурчал, влюбленно глядя на хозяина.

— Странный у тебя кот, — произнес я.

— Ты заметил, да? Пинки меняется. Не знаю почему и в какую сторону.

Я нагнулся и погладил кота. Он казался менее диким, чем обычно, больше похожим на овцу, словно хищное начало в нем уступало место другим качествам.

— Чарли, — промолвил я, имея в виду сон Николаса.

— Чарли нет, — сказал Николас и тут же поправился: — Чарли никогда не существовал. Чарли был совсем другим. Но оба служили мне поводырями — по–разному. — Обращаясь скорее к себе, Николас тихо добавил: — Не пойму, что с Пинки происходит. Отказывается есть мясо. Когда мы даем ему мясо, он начинает дрожать, будто мясо есть нехорошо.

— Он ведь вроде у тебя уходил?

— Недавно вернулся, — ответил Николас, явно не желая вдаваться в детали. — Фил, этот кот начал меняться в тот самый день, когда я впервые увидел огненные круги и тебе пришлось вести меня домой. Я лежал в постели, прикрыв глаза полотенцем, а Пинки вдруг встал, словно сообразил, что со мной что–то не в порядке. И начал искать причину этого «не в порядке». Он хотел исцелить меня, привести меня в норму. Ходил и по мне, и вокруг меня — все искал и искал. Я чувствовал его заботу и любовь… Пинки так ничего и не нашел. В конце концов свернулся калачиком у меня на животе и лежал, пока я не поднялся. Даже с закрытыми глазами я чувствовал, как он старается определить причину беды. Но с таким маленьким мозгом… У кошек ведь знаешь какие маленькие мозги?