Василий Головачев - Предсказанное. Том 1

Инк передал последние слова Власты на всех волнах, но ответа не последовало. Шаламов молчал. Правда, и когг его не двигался, хотя и был уже свободен.

– Это беспрецедентно!.. Необходим квалитет, разрешенный Советом… в конце концов я отвечаю за исход операции!

– За исход операции отвечаем мы оба, но у меня еще есть право вето и нет времени на совещания. Ждите.

Боянова выпорхнула из кресла и скрылась в коридоре. Через минуту «Ирокез», идущий к точке остановки шлюпа, выстрелил карандаш драккара. Тишина в эфире установилась почти полная. Немой от изумления Лютый никак не мог прийти в себя после такого поворота событий, хотя эмоционально был на стороне комиссара. Он восхищался Бояновой и сочувствовал ей, имея точку зрения, что комиссар безопасности – не женская работа. И еще он был уверен, что она права.

Драккар приблизился к проштрафившемуся коггу, нашел кормовой люк, выплюнул стыковочный узел. Корабли замерли.

Внезапно по сети «спрута» скользнул сигнал внимания и следом сообщение Умника:

– Что-то происходит со «сферой Сабатини». Всем судам в тревожном районе покинуть район!

Лютый послал запрос, инк мгновенно развернул КПР-изображение «сферы», передаваемое камерами ближайших исследователей: одно – каким ее видел глаз, второе – через спецоптику. На первом «сферы Сабатини» почти не было видно: на обычный пустынно-лунный ландшафт сумеречной зоны Меркурия – кратеры, трещины, плато, тессеры – накладывалось «пятно дрожания», будто в этом месте струился нагретый до высоких температур воздух. Правда, площадь «пятна дрожания» увеличилась, и колебания пейзажа стали заметней. А на втором изображении, на котором «сфера» выглядела шаром из кипящего, белого, с сияющими пенными хлопьями тумана, было видно, как шар пульсирует – то раздувается до размеров в пять-шесть раз больше прежнего, то сжимается в километровый мячик, вспыхивая кипенно-белым облаком. Затем в какой-то миг он стал абсолютно прозрачным, и Лютому показалось, что он заглянул в бездонный колодец, наполненный таинственной жизнью. Из недр колодца выметнулся тонкий белый луч, уколол зрителей в глаза, проник глубоко в мозг, а следом что-то огромное вынеслось из «сферы» и врезалось в камеры… во всяком случае, так показалось Лютому, он даже отшатнулся!

Умник педантично отметил выброс из «сферы» неопознанного объекта, добавить он больше ничего не мог, потому что объект вылетел во все стороны сразу и исчез.

«Сфера» успокоилась.

Волна «спрута» донесла вскрики, говор, возгласы, команды и шепот автоматов. Тысячи исследователей были поражены событием и теперь приходили в себя, делясь впечатлениями.

Лютый опомнился, переключил внимание на соединенные пуповиной перехода шлюпы Бояновой и Шаламова. Анализ происшествия со «сферой Сабатини» не входил в его обязанности оператора, но неопознанный объект и луч из центра «сферы», пронзивший голову, запомнились надолго.

– Ничего не слышно? – спросил Лютый, имея в виду Боянову.

– Ничего, – ответил инк.

– А внутрь заглянуть нельзя?

– Больно велико расстояние. Разрешите подойти поближе?

– Нет.

– Что там происходит? – раздался вдруг в голове Лютого тихий голос, просочившийся сквозь фильтры пси-связи «спрута». Кто-то смотрел в спину оператора, большой, сдержанно ждущий, уверенный и невероятно сильный.

Лютый развернул кресло, чтобы глянуть за спину: сзади стоял объект поиска Столбова и его криминальной дружины Клим Мальгин и разглядывал Лютого черными бездонными глазами, в которых сквозь немоту всепонимания проглядывала мудрая печаль.

ГЛАВА 8

Трансгалактический корабль Кузьмы мало напоминал земные спейсеры, подчиняясь законам иной геометрии и гармонии, по сути, это был «динозавролет» маатан, выращенный заводом-маткой для нужд неизвестных существ. Рубки управления эта удивительная машина пространств, очертаниями напоминавшая тушу быка с гигантскими рогами, не имела. Кузьма мог управлять ею из любой точки, вырастив из дырчатых стен нечто вроде крыльев летучих мышей и закутав в эти крылья всего себя или любое из своих тел. Излучая волну дружелюбия, сдобренную чувством сожаления, вины и сострадания, он вырастил Мальгину подобие кресла. Полость, в которую он усадил хирурга, походила на каверну от ракушки в толще известняка, стены ее были желто-серыми, шершавыми, холодными и мокрыми на вид. Но стоило Кузьме включиться в сеть управления, как стены Климовой ячейки заискрились огоньками, приобрели глубину, словно были сделаны из толстого зеленовато-желтого стекла. Перед Мальгиным в стене протаяло черное пятно, потом другое, третье, десятое, все они соединились, и Клим оказался с редкими инфракрасными источниками и всего одной золотистой звездочкой, светящейся на грани видимости. Мальгин задержал на ней взгляд. Таинственность этого прямого света в эпоху погасших галактик дошла и до него. Однако спрашивать, что это такое, Клим пока не стал, его ждала встреча с Землей такого далекого будущего, что не снилось даже Герберту Уэллсу с его «машиной времени».

Гигантская холодная тень накрыла Мальгина, так что он невольно посмотрел над собой, вошла в голову и вышла через пальцы рук и ног. Тело обрело вес. И Мальгин вдруг осознал, что корабль Кузьмы уже стоит на поверхности планеты, потерявшей атмосферу, но продолжавшей излучать остатки тепла. Сердце сжалось от нахлынувшего волнения, даже слезы навернулись на глаза, и пришлось приложить недюжинное усилие, чтобы справиться с собой.

Кузьма включил осветители, использовав участок спектра, соответствующий человеческому зрению, перед глазами Мальгина предстала поверхность Земли, пережившей множество самых разных цивилизаций. Следы последней еще не совсем стерло время, хотя прошло уже немало миллионов лет после ее исчезновения.

– Крокодилы… – пробормотал Мальгин, вспомнив реплику Кузьмы о том, что последняя волна разума на Земле проявилась у пресмыкающихся.

– Нет, не крокодилы, – отозвался понявший его Кузьма на пси-волне внутренней связи; он неплохо знал земную историю, – лягушки, вернее, псевдолягушки, потомки мутировавшей ветви лягушек. Но какой фактор послужил возбудителем их прогресса до стадии мышления, я не знаю.

Он еще что-то говорил, сгорая от вполне человеческого сочувствия к землянину, реликту, вынырнувшему из глубин веков, но Мальгин его не слышал. Перед ним простиралась растресканная, как такыр, с редкими пологими холмами, отблескивающая зеркальным металлом равнина, усеянная мелкими и крупными валунами, кристаллическими глыбами не то камня, не то стекла и серо-белыми пористыми кочками, похожими на подушки мха. Вершины холмов венчали странные конструкции, то ли стволы высохших деревьев, то ли скелеты каких-то существ, вызывающие мрачные ассоциации. Ближайшая из них походила на скелет древней ракеты, а чуть поодаль красовался скелет танка… если представить, что под броней у него (под «кожей и мышечным каркасом») прячется самый настоящий скелет из костей, вплоть до гусениц и пушки!