Песах Амнуэль - Право на возвращение

- Все? - поразился Карпухин. - Что - все? Убил человека и спокойно уехал?

- Александр Никитич, - Анисимов положил ладонь на руку Карпухина, - он в то время был уверен, что убил террориста. И не хотел видеть свои фотографии в газетах. Скромный такой, да. Вернулся в фирму, представил отчет, в это время по радио передали первую информацию. Что, мол, школьный сторож по ошибке застрелил электрика.

- Ну! - воскликнул Карпухин так громко, что судья Амитай подняла на него недобрый взгляд и покачала головой. - Ну, - произнес он тише, - так какого хрена этот чертов... не пошел сразу в полицию?

- Сейчас... Судья вызвала Ройтмана, видите? Именно этот вопрос она ему и задает. А он говорит... Ему и в голову не пришло, что у охранника могут быть неприятности. Он не знал, что они были знакомы - охранник и этот электрик. И что дело примет такой оборот... А когда передали, что Гинзбург арестован... Ну, он предпочел не вмешиваться, и Баренштейна предупредил, чтобы тот сидел тихо. Полиция в фирму, конечно, приходила, но интересовалась формальными сведениями о работе Гинзбурга, и на все вопросы он ответил точно, можете, мол, проверить по протоколу. А работника своего и фирму подставлять не хотел. И опять говорит: был уверен, что Гинзбурга выпустят, потому что действовал тот по инструкции правильно, хотя в террориста так и не выстрелил...

- В общем, - со злостью сказал Карпухин, - за свою шкуру и репутацию боялся.

- Что происходит, Саша? - тихо спросила Руфь, наклонившись к мужу. - Я ничего не понимаю. Кто эти люди? Они за Михаила или против?

- Руфочка, - Карпухин обернулся и посмотрел жене в глаза, - погоди чуть, я все потом расскажу. Похоже, Михаилу сильно повезло... тьфу-тьфу...

- Вы слушаете? - прервал их разговор Анисимов.

- Да-да, - торопливо сказал Карпухин и, пожав тонкие пальцы Руфи, лежавшие на его плече, повернулся, чтобы увидеть, как судья читает какие-то бумаги, а полицейские отводят шаркающего в ножных кандалах Баренштейна к скамье подсудимых, где усаживают на противоположном от Гинзбурга конце, а сами не садятся, места на скамье нет, становятся рядом, не спуская глаз с задержанного.

- Судья, - сказал Анисимов, - изучает документы, которые принес Ройтман. Знаете, Александр Никитич, а ведь, пожалуй...

- Доказано, что убил не Гинзбург, а этот... Баренштейн?

- Можно считать, да, - кивнул Анисимов.

- Так чего же...

- Т-с-с... Понимаете, все теперь зависит от того, не превысил ли требований инструкции Баренштейн. В этом проблема. Если не превысил...

- Так ведь и Гинзбург...

- Нет, с Гинзбургом другое дело, он знал, что Кахалани не террорист, вы же слышали? И потому... Вот. Погодите.

Судья отложила бумаги, задумалась на минуту, задала короткий вопрос следователю и получила такой же короткий ответ, который Анисимов не стал переводить, - то ли не расслышал, то ли не счел нужным. Потом судья обратилась с вопросом к Беринсону, до сих пор так и не подавшему голоса, адвокат сидел за своим столом с таким видом, будто до всего происходящего ему нет никакого дела.

- Адвокат согласен, - сказал Анисимов и постучал пальцами по крышке скамьи.

- С чем?

- Ну... Судья спросила у обвинителя и защитника, будут ли те возражать, если суд применит к обоим задержанным одинаковую меру пресечения.

- Какую? Не может же она...

- Сейчас. Оба сказали "не возражаю".

- Беринсон... он вообще молчал все время, не знаю, для чего он тут.

- Спокойно, Александр Никитич, Амос все делал правильно, он же видел, как складывались допросы.

Судья встала и произнесла длинную фразу, глядя в сторону скамьи подсудимых, где сидевшие по разные стороны Гинзбург и Баренштейн даже взгляда не подняли, слушали с равнодушным видом, будто решалась не их судьба, а каких-то посторонних им людей.

И вдруг будто ветер ворвался в помещение, все задвигались, повставали с мест, встал и Анисимов и почему-то зааплодировал, и другие зрители стали хлопать, как на премьере. Юля, и Маша, и Игорь заторопились, побежали, а навстречу им протискивался между рядами Гинзбург, наручников на нем уже не было, руки висели, как плети, он что-то говорил, но Карпухин не слышал. Баренштейна тоже освободили и от кандалов, и от наручников, а тот улыбался неподвижной, будто приклеенной улыбкой. К нему подошел Ройтман, взял за локоть и повел прочь из зала. Карпухин удивился - неужели у этого человека нет родных, почему никто не пришел за него болеть, кроме работодателя? Какая тебе разница, - сказал он себе, - какое тебе дело до этого человека, его все равно будут судить, он убийца...

Должно быть, он произнес эти слова вслух, потому что Анисимов, начавший уже тоже пробираться к выходу, повернулся и с удивлением посмотрел на Карпухина.

- Вряд ли, - сказал Анисимов. - Вряд ли его будут судить. Впрочем, наше ли это дело?

Карпухин увидел: Руфь тоже оказалась возле Гинзбурга, окруженного родными, а Симочка стояла в стороне, ей хотелось подойти и сказать что-нибудь ободряющее, но она стеснялась. Карпухин взял дочь за руку и подвел к жене.

- Руфочка, - сказал он. - Нас оправдали?

Он действительно так думал: нас. И только теперь вспомнил о лэптопе. Оглянулся, поискал глазами: там, где он только что сидел, чемоданчика не было, и будто ледяная вода обрушилась с потолка, у Карпухина похолодело под ложечкой. Ужасное состояние потерянности и испуга продолжалось секунду или чуть больше: он почувствовал тяжесть в правой руке и понял, что все это время крепко держал компьютер за ручку. Господи, - подумал он, - совсем голову теряю...

Юля оставила свекра и подошла к Карпухиным.

- Видите, - сказала она, - как оно все обернулось. Видите, как все...

Она повторяла это раз за разом, Карпухин понимал: Юля хотела сказать что-то еще, что-то, наверно, важное, но слова терялись, а может, мешало присутствие Руфи с Симочкой, и он произнес:

- Юля, я вас поздравляю, теперь все будет хорошо.

Более банальной фразы он, конечно, не мог придумать, но Юля, видимо, именно таких слов от него и ждала.

- Да, - кивнула она. - Конечно. Суд назначили на шестое сентября, но это, наверно, формальность, а Баренштейна вообще судить не будут.

- Не понимаю, - сказал Карпухин. - Михаила Яновича все-таки будут судить, хотя он никого не убил, а Баренштейн убил, но его судить не собираются?

- Знаете, как тут все запутано, - слабо улыбнулась Юля. - Неважно. Я хочу сказать... Приходите к нам сегодня вечером, хорошо? Миша просил передать. В семь или восемь. Когда хотите.

- Обязательно! - сказал Карпухин с чувством.

- Это... - Юля посмотрела на лэптоп в руке Карпухина. - Отдайте, пожалуйста.

И тут на Карпухина что-то нашло.

- Нет, - сказал он. - У меня эта штука будет в большей сохранности. Я принесу вечером и передам из рук в руки. Извините.