Владимир Осинский - Астропилот Ронг Третий

- Вы ведь Художник, Дин Горт,-сказал он с уже привычным мне вежливым холодком в голосе.-У вас лучше получится.

Я не стал спорить. Принято считать, что рассказ очевидца - самый достоверный, образный и стройный. Насчет последнего я не согласен. Когда человек сам пережил нечто необычное, а может и страшное,-oн редко находит в себе силы оставаться объективным и, следовательно, лаконичным. Он невольно нагромождает одна на другую сотни деталей, которые видятся ему самыми важными. Вот эта сопряжена с чудовищной близостью его, рассказчика, к гибели, а та-необычайно ярко живописует о чудесном избавлении... Рассказ получается больше похожим на сопровождаемое всхлипываниями повествование обиженного ребенка, чем на сухой и строгий отчет из корабельного кристалложурнала.

Итак, первым выскочил из ракеты Тинглн Челл.

Почти сейчас же последовал его крик, полный отвращения и бешеной ярости. И ярость эта была вполне понятной.

Лопоухие зеленоглазые кролики, бежавшие от неуклюжих громоздких существ, -поразивших нас своей отталкивающей жадной торопливостью, сгрудились в освещенном круге с видом обреченных на полное и жесточайшее уничтожение безобидных тварей. Они обратили круглые застывшие глаза к иллюминаторам и словно ждали от людей помощи. Медлительными неуклюжими скачками неотвратимо приближались рослые животные, которых Ронг так образно сравнил со свиньями, торопящимися сожрать еще несуществующие помои Из пустых корыт.

Наконец расстояние между стаями сократилось до десятка метров - и тогда "кролики" вдруг разом обернулись к преследователям. В первое мгновенье те замерли. Потом начали медленно и так же неотступно продвигаться вперед. Это были уже не прыжки - мягкая вкрадчивая поступь. Так, нехотя и рабски покорно, приближается к хозяину собака, ждущая неотвратимого наказания.

Тингли Челла выбросила из кораблика уверенность, что сейчас коричневые звери бросятся на "кроликов" и будут топтать их, давить мягкими широкими лапами, и брызнет гранатовый сок из маленьких пушистых тел, и померкнут изумрудные доверчивые глаза, минуту назад с упованием глядевшие в освещенные иллюминаторы, и мягкая голубая шерсть утонет в рваных широких ранах, каждая из которых-в половину пушистого бока зверюшки.

Он закричал, когда "кролики" бросились на медлительных коричневых зверей, словно крысы на умирающего кита, и заработали мелкими острыми зубами. Так подлинные кролики крошат челюстями морковь и капусту. Но здесь было живое мясо. Его было очень много, и в нем оказалось очень много горячей алой крови.

Самое страшное было в том, что ни одного, самого крошечного, клочка мяса мы не нашли потом в ржавом песке красной пустыни. Не менее страшным оказалось другое: "кроликов" было, пожалуй, меньше, чем жертв. Просто они оказались так тошнотворно проворны и прожорливы, что у них ни одной крохи даром, как говорится, не пропало.

Теперь главное.

Тингли, как уже известно, выпрыгнул первым и сразу бросился в самую гущу. Борьбы, собственно, не было. "Кролики" рвали несчастных коричневых увальней в полном молчании, а те время от времени тяжело и негромко вздыхали-будто коров доят. Вот и все их сопротивление.

Тингли бил "кроликов" рукояткой ультразвукового пистолета по головам, между ушей; он быстро обнаружил, что торчащая там острая шишка "ахиллесова пята" хищников. От удара они падали навзничь, продолжая мелко и быстро щелкать частыми, как ресницы, зубами, но нападать больше не пытались, хотя, как видите, и не подыхали.

...Довольно об этих тварях-и о тех, кто пожирал, и о тех, кого пожирали. Право, они стоили друг друга. Теперь-о людях.

Я люблю людей, хотя стараюсь, чтобы они поменьще об этом знали. Может быть, последнее сыграло свою роль и во всей нашей короткой, прекрасной и печальной истории с Селью.

Хватит, впрочем, и об этом тоже.

Вслед за Тингли Челлом выпрыгнула из ракеты милая и беспомощная. Кора Ирви-как раз в то мгновение, когда две "пираньи" (Вельд их точно, как всегда, назвал) нацелились на практиканта. Она попыталась заслонить собою Тингли, но тут подоспели Ронг и "космический мусорщик"...

Ультразвуковой пистолет, невесть каким чудом оказавшийся в руках Челла, так ни разу и не выстрелил: практикант использовал его лишь в качестве короткой дубинки или кастета.

Вот, пожалуй, и все.

Остатки пираний бежали, а от коричневых увальней остались только дочиста обглоданные скелеты. И красный, немного краснее обычного, песок под ногами. И тот же металлический тихий хруст, когда мы ходили убирать скелеты "телят" и легкие, но даже в смерти своей злобные тушки "пираний" подальше от глаз Коры Ирви. И-мечущийся в самой тяжкой из скорбей - скорби неисправимо оскорбленного самолюбия и безысходного стыда - Рустинг, так и не сумевший, поcлe первого ужаса, выйти из ракеты. И - Тингли Челл, с гордостью, но не без юмора позволявший трепетно-сосредоточенной Коре Ирви перевязывать его ободранное зубами "пираньи" плечо. И Вельд, сказавший по обыкновению ясно, громко и нелицеприятно:

- Ты, оказывается, человек, Тингли...

А мгновенную мою "потерю сознания" он квалифицировал так же просто:

- Не печалься, Горт. Ты ведь-Художник,

Больше я Эрга не видел,

КРИСТАЛЛ ШЕСТОЙ. ХЛЕВ НАСУЩНЫЙ

Мы шли долго, и кругом была все та же ржавая пустыня. Где-то на горизонте толпились холмы. Мы перешли через них. А там, дальше, опять открылся горизонт, были тоже холмы, и больше не было следов ни коричневых увальней, ни "пираний".

Мы - это были Дин Горт, Сон Вельд и я. Мы вновь шли за водой. В ракете остались Кора Ирви, Тингли Челл,-поскольку его ободрали "пираньи",-и Рустинг, этот по-своему великий мученик, боявшийся всего на свете и в то же время готовый ради Коры Ирви на подвиг, - хотя он так и не успел тогда выскочить из корабля.

Мы шли. Сон Вельд сказал, как всегда спокойно и медленно, как всегда ровно:

- Кажется, я ошибся. Кажется, здесь все же бывают бури.

Мы пришли к поляне, где когда-то были черные цветы (они в самом деле там были, только, как мне сказал Дин Горт, теперь-невидимые).

Но я увидел их.

Один из них... а потом и второй, и третий... Они словно смотрели на нас и были все такие же черные с изумрудной сердцевиной в радиальных черных лепестках, и казалось, что эти зеленые глаза смотрят на нас - смотрят жадно, тихо и с ожиданием.

Я не досчитался двух "цветков".

Пришла Сель. И опять я не мог коснуться ее руки.

И опять мы шли. Только на этот раз песок не скрипел под ботинками. А она, как всегда, полулетела и было на ней то же глупое, на мой взгляд, белое платье, совсем никчемное здесь, среди этой поганой ржавчины.

Я спросил:

- Что, Сель, так и нужно?