Юрий Яровой - Четвертое состояние

Глаза совсем слиплись. Целую тебя... Ты уже приехал в свой «Филевский парк»? Хорошей тебе ночи. Даже без меня.,

Твоя и только твоя Мила,

10 янв. 1974 г.

Да, а ты знаешь, что в ту ночь, когда мы с тобой так упорно старались не разбудить Дарью, в доме был еще один мужчина? Не веришь? Я только сегодня узнала — случайно: вернулась с аэропорта, поспала немного, посмотрела на часы — стоит ли ехать в лабораторию?.. Решила — не стоит, лучше с Дарьей поболтать. Пошлепала сонная на кухню — к Дарье, а там, на кухне, — представляешь? — дремучий, заросший бородой мужик. Как глянул на меня... так я и проснулась. А Дарья ко мне — кошкой ластится: «Милочка, а разве вы не знакомы? Это же мой Степан с Сахалина вернулся...»

II

«Милая моя Милочка! Сам себе не верю — что все это со мной было. Там, в распрекрасном Алатау. В голове сумбур и песнопение, тогда как надо работать. А работать неохота, я вообще удивляюсь — когда это и как я успел исписать целых два блокнота. Да и вообще: я ли это их исписал? Отчетливо помню лишь одно — тебя. По-моему, мы с тобой эти четыре загнанных дня не расставались. Хотя нет ведь: на базу фотоэнергетиков меня возил Антон, в 1-й областной больнице принимал Шлемов (а правильно ты мне его охарактеризовала: «киберэнергетик». Даже меня, по-моему, он рассматривал, словно изучая новую для него ЭВМ неизвестной конструкции!..), да и в республиканскую спецбольницу я тоже ведь ездил без тебя... Ах, эта твоя школьная подруга! Самое интересное, что я ее, твою Татьяну, по твоим письмам представлял совсем иной — породистой акселераткой, свысока посматривающей на мир божий. Хотя это верно: властности и уверенности в ней, ты права, — хоть отбавляй. Но внешне... Она же еще меньше тебя! И какая в ней «роскошная казацкая красота»? Нет, брюнетов я не люблю (и брюнеток тоже). С меня хватит одного нашего — «болгарского производства». Да, а ты знаешь, что у нас произошло в мое недолгое отсутствие? Где-то «наверху» внимательно прочли наш последний номер, двенадцатый, обнаружили в нем пару ляпов — уж не знаю даже каких, последовал звонок нашему глубокоуважаемому главному, тот немедленно «высочайшее неудовольствие» передал по эстафете своей «правой руке» — Гоше Димову, а Гоша тут же собрал экстренную «летучку» и выдал в полной мере своим «литрабам»: и за ляпы, и за расхлябанность в дисциплине, и за все прочее. А поскольку у нас в редакции принята «система лидера», по которой обязательно должен быть ведущий «литраб» — хоть в лепешку расшибись, а будь им, раз тебя объявили лидером! — и поскольку лидеру же в таких случаях и достается, как правило, больше всех, то вот тебе результат: Саша Гумилев, наш бессменный лидер уже два года, сорвался. Психанул, обозвал Гошу нехорошим словом и хлопнул дверью. Каждый год у нас да кто-нибудь увольняется — это уже закон. Но вот что уже касается меня кровно... Выставив за дверь Сашу Гумилева, Гоша Димов в полном соответствии со своей системой обязан был объявить смену лидера... И объявил — как только я переступил порог редакции: «Бери на себя сектор «репортаж в номер». А сектор «репортажа в номер» (у него, у Гоши Димова, все по НОТ: отделы, секторы, индивидуальные творческие планы...) у нас по заведенной традиции как раз и тянет лидер... А я уже был однажды лидером — словно белка в колесе: каждый месяц — ударный очерк или репортаж, центральный в номере; каждый месяц выискивай нечто такое фундаментально-триумфальное; каждый месяц командировки во все концы страны — от Калининграда до Владивостока и чуть подальше... А у меня начата новая книга (я тебе говорил? — об истории открытий редких элементов). Вот тебе и Юрьев день, бабушка... Одно утешение: есть шанс в скором времени увидеть тебя. Раскопаю какую-нибудь фундаментально-триумфальную темку в Средней Азии, проложу маршрут через Алатау... А может, наоборот — ты проложишь маршрут через Москву? То-то было бы!.. Как говаривал незабвенный Бернард Шоу, «все проблемы в конечном счете оказываются научными»; почему бы тебе, моя дорогая, проблему наших взаимоотношений не включить в план твоего НИРа[9] и найти наиболее оптимальное решение? Даже если бы между Москвой и Алатау было бы не 3200 километров, а всего 32, — все равно очень много. Я прав? Я всегда прав — я это знаю, но хочу, чтобы нашу задачу ты решила сама.

А сейчас передо мной задача в два-три дня написать боевой репортаж со словами ак. Б. Петровского в качестве эпиграфа о достижениях квантовой электроники и их применении в медицине... Как новому лидеру, Гоша для этой цели высвободил целых четыре полосы! Вот щедрость!.. Доверие правительства народ должен оправдывать: сажусь, пишу.

Обнимаю, целую и прочее. Твой, твой, твой...»

III

«Гена, как мне плохо без тебя! Все валится из рук. Такое состояние, словно я перенесла тяжелую форму гриппа, и теперь отлежаться бы подольше. Но кто мне даст бюллетень по моей «личной болезни»? И хожу я по лаборатории как сонная муха, а помощницы мои рады — совсем от рук отбились, по магазинам в рабочее время бегают. Ох, Гена ты мой... Что же делать? Я настолько выбилась из колеи, что сегодня Антон мне устроил публичную взбучку: где план на новый год? где заявка на аппаратуру? где расчеты по параметрам съемки биоплазмы? Видишь, на что мы замахнулись: решили (чтобы раз и навсегда прекратить все эти закулисные научные шушуканья — а не лженаука ли наша биоэнергетика?) создать такую светочувствительную аппаратуру, чтобы она могла заснять не эмиссионное, то есть вызванное энергией высокочастотного поля, а свое собственное свечение биоплазмы. Автолюминесценцию. Задача, конечно, настолько грандиозная, что, когда мы в прошлом году обсуждали лишь подходы к ней, методологию эксперимента, у всех глаза горели. И у меня — тоже. А теперь вот отругал меня Антон при моих помощничках, а мне — хоть бы что. Говорю ему: «Хорошо, сделаю. Завтра все представлю». Говорю и сама чувствую: вру. Ничего я к завтрашнему дню не сделаю. И Антон, понимаю, тоже так думает — злится неимоверно. Перед Новым годом он был принят в республиканской академии, у президента (думаю, Иоганн Витальевич устроил), и там Антон получил заверения в том, что если нам в самом деле удастся получить фотоснимки автолюминесценции биоплазмы, то мы можем смело подавать заявку на научное открытие — академия нас поддержит. Вот Антон и рычит на меня: «Да что с тобой, Люся? Я тебя просто не узнаю!..» Вся беда в том, что и я сама тоже себя не узнаю. Антон ушел, ребят я отпустила по домам, посидела с полчаса над бумагами... Ничего не идет в голову — один ты у меня перед глазами. И побрела я по улицам. Капель, ночной снег прямо тает под ногами, только хребет вдалеке сурово-зимний. А Москва? Вчера по Дарьиному телевизору вечером услышала, что на Москву надвигается холодный циклон — до минус 35 градусов может быть. А есть ли хоть у тебя теплая шуба? Ничего-то я про тебя не знаю. И как подумаю про твою филевскую квартиру — так нехорошо мне делается, Гена. Сколько там у тебя уже хозяйничало женщин? Чужих... Не могу представить, что у тебя уже кто-то был и ты кому-то, как мне, говорил те же слова. И вообще... Так плохо, как подумаю об этом. Почему мы с тобой не встретились десять лет назад? Но у тебя, наверное, уж и тогда была... некто.