Кэролайн Черри - Угасающее солнце: Кесрит

Кел'ейнов хоронили иначе, чем мертвых из других каст. Каты и сены смотрели на долину Сил'атена с запада и востока; но лица мертвых келов были направлены на север, откуда, согласно их верованиям, приходит зло. Ряд за рядом лежали во мраке мертвые. Когда Ньюн зажег лампу, он увидел их закутанные в уже истлевшие черные мантии тела с накинутыми вуалями. Закрытые вуалями лица были обращены к северной стене пещеры.

В холодном воздухе пещеры пахло тлением. Темнота подавляла. Ньюн стоял и чувствовал, как гудят его ноги. Старые келы положили Медая в один ряд с остальными. Затем они встали и, глядя на север, свершили над ним Шон'джир — ритуальный обряд. Ньюн повторил слова, которые произносили при рождении и смерти, приходя в мир, где жил Народ, и уходя из него:

Во Мраке начало

Во Мраке конец,

А меж ними Солнце,

Но затем придет Мрак.

И в Мраке том

Конец каждого.

Слова гулко разносились по пещере. Густая тьма окружала их. Ньюн смотрел на своих братьев — мертвых и живых — и видел, насколько они ничтожны перед всемогущим Мраком. Единственное, что отличает живых от мертвых — это слабое дыхание и жалкие звуки, которые могут извлекать живые. Ужас охватил Ньюна, ему захотелось выскочить из пещеры, но он сдержался. Его губы продолжали произносить слова.

Из Мрака во Мрак

Путь каждого.

Из Мрака во Мрак

Наш путь.

И после Мрака

О братья, о сестры,

Придем мы домой.

Он никогда не вдумывался в слова. Он их произносил, но не понимал. Сейчас, глядя на ряды мертвецов, он чувствовал на себе их взгляд.

«Домой».

Вот сюда.

Он заставил себя быть спокойным и выйти из пещеры последним. Но даже очутившись под звездами Кесрит, он ощутил в себе такой холод, который не смогли бы растопить тысячи солнц.

— Закрой вход, — сказал Эддан.

Ньюн собрал камни один за другим, установил их на место, скрепил. Теперь между ним и Медаем была каменная стена. Дышать было трудно. Он обнаружил на своих щеках слезы и ему стало стыдно за это перед Медаем.

«Не так, как ты, кузен, не так, как ты», — думал он, выкладывая стену — спасение от мертвых, от ветров, песка, зверей, спасение для него самого от правды, замурованной в пещере.

Они сделали все, что надо. Они уплатили свой долг. Братья взяли горсть пыли и пустили по ветру, прощаясь с дорогими могилами. Затем немного отдохнули перед тем, как пуститься в долгий, трудный и опасный обратный путь.

Взошла Соах, вторая луна, и стало немного светлее. Эддан шагал первым, нащупывая путь своим посохом. Он шел очень осторожно. Ньюн шагал рядом с Сайреном, который был полуслеп, но слишком горд, чтобы принять помощь. Ньюн изредка делал вид, что очень устал, выдохся, что долгий путь и израненные руки полностью вымотали его. Тогда он останавливался для отдыха, давая отдохнуть старику. Он не думал о своей гордости, он старался не обидеть Сайрена. Ньюн больше не был юношей для этих стариков. Он стал их товарищем.

Они вместе делили пищу и воду, сидя вшестером в темноте, когда скрылась луна. Братья осматривали его руки, жалели его и давали всевозможные советы, исходя из своего опыта. Эддан сорвал побег какого-то растения и смазал раны его соком. Боль моментально утихла.

Путешествие продолжалось. Сайрен, который наверняка сразу же раскусил хитрость Ньюна, положил юноше руку на плечо и признался, что порядком устал.

В конце концов они приблизились к эдуну.

Когда они вернулись, снова был вечер. Вход в эдун был ярко освещен: их ждали. У ворот стояли дусы.

Теперь торопиться было незачем. Ньюн изо всех сил старался поддерживать старого воина, чтобы тот мог дойти до дома на своих ногах. Поэтому они шли к эдуну очень медленно, хотя в душе каждого теснились мрачные предположения — не случилось ли что-нибудь ужасное, пока их не было.

Но в дверях стояла Мелеин. Она, откинув вуаль, приветствовала всех. Келы тоже откинули вуали, входя в дом.

— Все в порядке? — спросил Эддан девушку.

— Все нормально. Входите, успокойтесь.

Они вошли усталые, замерзшие, и сразу же прошли в Святилище. Это было первое, что им следовало сделать. Там они помолились, вымыли лица и руки. И только после этого направились к лестнице, ведущей в башню Келов.

Но у дверей их ждала Мелеин.

— Ньюн, — позвала она. — Мать снова послала меня за тобой.

Он устал. Ему не нужна была эта встреча с Матерью. Он отвернулся от нее и пошел к выходу из холла, чтобы посмотреть, как чувствует себя дус. Он дал ему немного пищи и заметил, что кто-то налил воду в чашу.

Дус отвернулся от пищи. Ньюн в изнеможении опустился на ступени, глядя на дуса.

Животные всегда не любили его. Даже этот страдающий, больной, отказывался от его помощи.

Из груди Ньюна вырвался громкий вздох, почти стон, когда он при свете рассмотрел свои кровоточащие руки. Такие нежные и чувствительные, сейчас совершенно неспособные держать оружие. Да, сейчас он не воин. Дус не видел воина, он, как и Медай, выбрал смерть. Зверь не нашел в Ньюне ничего, что пробудило бы у него интерес к жизни.

У Ньюна были и сет'ал, и черная мантия. Он виртуозно владел оружием. Но сердце его точили сомнения. Дус, чувствуя это, не захотел признать Ньюна.

Ньюн сорвал мэз и зейдх и скомкал их в руке, схватил горсть грязи и, раскаиваясь в своей ревности, вымазал лоб.

Затем он вошел в холл и стал подниматься в башню госпожи. Ньюн осторожно открыл дверь ее покоев и увидел Мелеин, которая стояла на коленях слева от госпожи и поправляла подушки.

— Тихо, — сказала Мелеин, сверкнув на него глазами. — Она только что уснула. Ты опоздал.

Но госпожа зашевелилась при его приближении. Ее золотистые глаза открылись, взгляд прояснился, и они стали чистыми и ясными.

— Ньюн, — очень мягко сказала она.

— Матушка, — он опустился на колени и склонил голову, чтобы она могла прикоснуться к ней. Этот жест келы позволяли себе только по отношению к госпоже или другу. Теплая рука ее коснулась его холодного лба.

— Ты вернулся, — сказала она. — Ты вернулся, и с тобой ничего не случилось. — Как будто тяжкая ноша свалилась с нее. И, держа его за руку, словно маленький ребенок — свою любимую игрушку, она погрузилась в свои сны.

Ньюн неподвижно стоял на коленях, опустив голову на подлокотник ее кресла, и постепенно сам погрузился в сон. Сны его были тревожными. Временами он просыпался, думая, что он в пещере, но потом он видел вокруг золотистый свет, окружавший его, ощущал руку Матери на плече и понимал, что он находится дома.

Она спала и иногда во сне звала его, возможно, принимая его за другого. Он не знал этого. Он был кел'ен, как и остальные. Он сидел рядом с ней и изредка проваливался в сон. Он знал, что основной его долг — жить для Матери, оставаться с ней. Она отпустила Медая на смерть, и Ньюн никогда не слышал от нее ни слова сожаления.