Стефан Вайнфельд - Случай Ковальского (Сборник научно-фантастических рассказов)
— Я вижу, вы не понимаете, почему взяли именно гиббона? Дейвис исходил из того, что шимпанзе стоит, можно, пожалуй, сказать, на вершине человекообразных. Горилла и орангутанг — немного ниже, следовательно, путь их развития короче. А еще короче развивался гиббон. С трудом удалось воспроизвести его предполагаемого предка. Было решено проверить эволюцию методом Германна, так называемым «методом коррекции зародыша». Вот и начали развивать эмбрион, взятый у того прагиббона. Так дошли до шимпанзе. Эксперимент удался. Германн торжествовал. Теперь оставалось только создать человека. Надо было соответственно изменить условия, а одновременно ввести бедному прагиббону определенные гормоны. Впрочем, я в этом никогда не разбирался… Они хотели увеличить восприимчивость к изменению наследственных признаков и искусственно изменить эти свойства. Ну, и не получилось.
Я вопросительно посмотрел на потомка гиббона.
— Вот так. Не удалось. Просто прагиббон не был прачеловеком. Пути эволюции разошлись еще раньше, и надо было найти прапрагиббона. Но Дейвис и Германн не сразу пришли к этому выводу. Они подумали, что, быть может, мы происходим от прагориллы и что гиббон не прагорилла, а путь эволюции был иным, и мы отделились от обезьян еще раньше. Проблема усложнилась, потому что все обстояло как раз наоборот.
— И?
— И ничего. Позже они напали на верный путь. Но когда они были уже в одном шаге от решения, вмешалась комиссия Юговича. Югович сказал — что он мог еще сказать? — ответственность! Преступление! Что даже во имя науки нельзя!
— А вы как считаете? — спросил я. — На ваш взгляд, он был прав?
— Как посмотреть, — улыбнулся он. — Я думаю, что да. Но Дейвис… Целью Дейвиса было создание искусственного человека. Так он это назвал, но это ересь. «Искусственный». Скотина и только. Он замолчал и глубоко вздохнул.
— Впрочем, Дейвис мог уже почивать на лаврах, — сказал он немного погодя. — Но Германн, молодой, не очень сильный в психологии и слабый в философии, решил идти дальше, хотя бы по трупам лаборантов, помощников и подопытных. Опыты продолжились Оксфорд не протестовал. Юговича называли «императорским гуманистом». Югович ничего не добился. Впрочем, не это было самым скверным…
— А что? — спросил я.
Он вздохнул и наклонился в кресле.
— Что было наихудшее? Бэрнин. Доктор Бэрнин. Он тогда закончил «Теорию воспитания». По Леви — Костару. Вы уже знаете, что получилось из его «теории»… Все эти машинки делали Бэрнин с Германном. Названия у них, как у орудий пыток, — «растягиватель Германна», например. Дейвис таким не был.
Я поднял голову.
— Дейвис таким не был, — повторил он. — Тот собирался отдать созданного ребенка на воспитание. Нашлись даже воспитатели. Ну и что? Дейвис умер семнадцать лет назад, не закончив работу. А Германн и Бэрнин взяли дело в свои лапы. Решили воспитывать ребенка методом Бэрнина. Для лучшего контроля. Пускали пыль в глаза, что мол хотят получить не человека, а неандертальца. Только не зная Германна, в это можно было поверить.
Он выпрямился и улыбнулся.
— Пятнадцать лет назад наступил исторический момент. «Запустили» первого человека — потомка гиббона. Месяцем позже Германн погиб над Атлантикой, когда летел в Сан-Франциско. Остался Бэрнин. Практичный Бэрнин начал «воспитывать». По методу Леви — Коста-ра. В пять лет экземпляр достиг зрелости. Его назвали Фоксор. Точнее — Чарльз Фоксор. Бэрнин хотел назвать иначе, но Оксфорд… Ну, вы же знаете, англичане — патриоты. Ректор Иверсон тоже. Бэрнин получил кафедру в Оксфорде, а Чарльз Фоксор начал учиться. Нет, не медицине. Физике. Позже я стал пилотом.
Этот неожиданный переход к первому лицу заставил его покраснеть. Теперь он уже не был холодным, ироническим наблюдателем.
— Итак, вы воспитаны в институте? — спросил я.
— В институте? В университете, в Оксфорде, кафедра биологии, — сказал он гордо. — Воспитан? Не то слово. Я выведен. Вот так, как морские свинки.
Я молчал. Он взглянул на меня и улыбнулся.
— Не хотите признать во мне ближнего? — спросил он, — Я происхожу от гиббона и, не стесняясь, говорю об этом. Это только я происхожу от обезьяны. Вы-то ведь нет. Я просто похож на вас? Да?
Он наклонился.
— Не знаю, — начал я.
Но он перебил:
— Ладно, ладно. Я много раз слышал это. Во мне пытались отыскать отрицательные черты, дошло до того, что мои глаза, веки, руки были признаны типично обезьяньими. Вы, наверно, тоже обнаружили что-нибудь подобное. Иначе говоря, меня надо запереть в клетку? Показывать?
— Но вы…
— Да, да!! — кричал он. — Я рассуждаю, как человек. Так же, как человек. Я — этакая очень умная обезьяна, не правда ли? А вы человек от дедов и прадедов? Может, вы ведете свой род от римлян? Может, от Вильгельма Завоевателя? А я твердо знаю, что происхожу от обезьяны. И вы это знаете. Все в Оксфорде знают — по крайней мере доктора и профессора. И Бэрнин… и Иверсон… И от кого? От гиббона, от прагиббона, млекопитающего, жившего еще вчера.
— Вы напрасно нервничаете, — сказал я, не зная, что можно сказать еще.
Я боялся, что он начнет смеяться. Но он вдруг успокоился.
— Все в порядке. Я только хотел вам объяснить. Ах, впрочем, ничего…
Он удобнее устроился в кресле.
— И что стало с Бэрнином? — спросил я.
— Что? Ничего. Умер пять лет назад. Югович опечатал материалы. Работы были прерваны. Взамен я согласился на Ванденберг. На Марс, Юпитер, тау Кита. Буду астронавтом, пилотом. Через сто лет вернусь на Землю. Буду я — Чарльз Фоксор, made in Oxford, а Оксфорда, может, уже не будет? Тогда я сменил бы имя на Фоксор оф Оксфорд.
Он говорил это уже спокойно, очень спокойно и с легкой усмешкой.
— Вы входите в экипаж «Бонье»? — я был заинтригован.
Пассажир английского межзвездного корабля! Это было интересней, чем обезьяньи воспоминания.
— До конечной станции Дублин пятнадцать минут, — заскрежетал динамик. — Начинаем торможение. Внимание!
Загудели тормозные турбины.
— В экипаж «Бонье»? Да. Мне был предложен Марс, а я выбрал «Бонье». Вернусь через сто лет и не застану Иверсона. А, может быть, и Оксфорда. Может, будет война и Оксфорд сровняют с землей. А то сейчас он возвышается над ней. Впрочем, я бы не хотел, чтобы весь Оксфорд… Дейвис — он был ничего. Только Бэрнин и Германн. Ну, и Иверсон. Разве я знаю, что делается там, на физическом?.. Кажется, создают искусственные мозги. Этакие настоящие мозги, не арифмометры. Беседуют с ними. Монтируют контуры с инстинктом самосохранения. Исследуют предсмертные реакции. Видимо, биологи им завидуют… Иверсон как-то признался мне (о, я был с ним на «ты»), что будет работать с осьминогами. Хочет создать марсиан, тех, уэллсовских, а потом напустить на Лондон. Вроде той телепостановки, как пятьдесят лет назад в Штатах, только на самом деле. Этот старый Иверсон… Он не лишен фантазии. Однажды он пытался вмонтировать своему ассистенту электроды и управлять его мозгом. В связи с этим у него были какие-то неприятности…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});