Галина Полынская - МетрОполь

Повернувшись к окну, Артур попытался рассмотреть, что же там, за этим сине-сливовым стеклом. Безбожно мерзли ноги, дождь тёк за шиворот рубашки, но он всё вглядывался в сумрак, почти вплотную приблизившись к окну. Внезапно там, в глубине заоконного пространства, возникло отдаленное тусклое свечение. Оно приближалось, вскоре уже можно было различить три свечных огонька. Они выхватывали из темноты фрагменты интерьера и приближались к Артуру, неподвижно замершему среди дождя и кустарника.

Свет становился все ближе, уже можно было различить литой подсвечник, руку, держащую его, длинный бархатный лиловый халат… у самого окна, рука медленно поднялась, осветив длинные черные, беспорядочно разбросанные по плечам волосы и лицо… Артура. Глядя на самого себя, стоящего с подсвечником в руке по ту сторону оконной рамы, Артур поднял руку и приложил ладонь к стеклу. Человек в малиновом халате медленно коснулся указательным пальцем места, где была рука Артура, провел раз, другой, расправил ладонь и Артур увидел, что на ней нет линий, она гладкая и ровная, как чистый лист бумаги. Артур непроизвольно сделал шаг назад, оступился и полетел куда-то вниз. Не успел перевести дух, как упал на стог свежескошенного сена.

Пару минут просто лежал, успокаивая колотье в груди, смотрел на высокое синее небо с редкими пушинками облаков, птичьими точками и далеким солнцем, задумавшимся в момент то ли заката, то ли восхода.

Когда сердце немного угомонилось, Артур съехал со стога, обтер травою грязные ноги и огляделся. Луг с аккуратными холмиками стогов, сизые полоски тумана, безмолвная лесная опушка и тропинка, вьющаяся в туман. Озираясь по сторонам, Артур вдохнул чистый, наполненный травяным духом воздух, провел рукой по волосам, откидывая их со лба, и пошел вперед по тропинке. Тишина… ни звука, ни птичьего вскрика, лишь едва слышный шелест собственных шагов, да гулкий сердца стук…

Туман сгущался, он был теплым, как парное молоко, и Артуру стало вдруг тоскливо и жаль, что никогда он не бывал в деревнях. Все его знакомство с сельской местностью ограничивалось выездами на шашлыки в ближайшие подмосковные леса. Здесь же чувствовался такой покой, такая свобода, хотелось лежать навзничь на траве, покусывая какую-нибудь былинку, и слушать, как из земли, через тебя, струится неведомая глубинная сила.

Сквозь молочный туман проступили смутные очертания какой-то постройки, и Артур ускорил шаг. Это оказалась небольшая белая церквушка с высоким полукруглым входом. Дверей, равно как и стекла в окнах почему-то не оказалось. Остановившись на пороге, Артур заглянул в прохладный полумрак. Сквозь истлевший дощатый пол бурно росла трава, впереди виднелись остатки алтаря. Артур шагнул внутрь, мельком заметив небольшой тусклый колокол, висевший на железном пруте, вбитом в вершину дверного проема. На стенах еще виднелись остатки росписи, над головой и ближе к алтарю она сохранилась гораздо лучше, различалась одежда и нимбы святых. В самом алтаре высилось темное, почти черное деревянное распятие. Артур подошел ближе. Разрушенное пространство за распятием терялось во мраке и Артура вдруг охватило языческое любопытство, желание посмотреть, а что же там, в бывшем недоступном ранее простым прихожанам месте. Хоть там и явно уже ничего путного не осталось, все равно хотелось прикоснуться к невидимой священной тайне, наверняка все еще витающей в церковных стенах.

Обогнув алтарь, он шагнул за линию солнечного света, под босыми ногами зашуршали острые камешки, деревяшки. Шаг за шагом, опасаясь наступить на что-нибудь острое, Артур шел вперед, дожидаясь, пока глаза привыкнут к непривычной после света темноте.

— Сюда нельзя, сын мой.

Артур едва не подпрыгнул от неожиданности, сердце ухнуло на дно желудка и там заколотилось, требуя выпустить его на свободу.

— Извините, — получилось хрипло и тихо, — я не знал, что тут кто-то есть.

Темнота сгущалась, приобретая осязаемую плоть, некто шел навстречу Артуру, он же отступал обратно к алтарю. Выйдя на свет, прищурился, вглядываясь во мрак. Некто приблизился, это оказался высокий монах в черной рясе, со скуфьей на голове и деревянным крестом на деревянной цепи на груди.

— Простите еще раз, — Артур отступил еще на шаг назад, — просто церковь такая разрушенная, ну я и подумал, что… в общем, извините.

— Ничего страшного, — он мягко улыбнулся и Артур, как следует, рассмотрел его лицо. Тонкие, иконописные черты с гладкой золотистой кожей, с глубокими прозрачными озерцами глаз и будто нарисованными бровями. Из-под скуфьи вились густые длинные кудри то ли белые, то ли седые, что было странно при таком молодом, не сказать — юном лице.

— Батюшка, — откашлялся Артур, думая, перекреститься или не надо, — а вы грехи отпустить можете?

— Я могу только выслушать, но не отпустить.

— Почему?

— Я монах затворник, не имею права отпускать грехи, но ты можешь покаяться перед Господом. Давно ли ты исповедовался?

— Не помню, в детстве, кажется… даже не знаю, с чего начинать…

— Начни с чего посчитаешь нужным, помни, нет такого греха, который бы не простил Господь.

— Ну-у-у… — Артур переступил с ноги на ногу, чувствуя, как стопы покалывает трава, — что первое на ум приходит — прелюбодеяния мои бесконечные, пьянство, чревоугодие,… что там еще?

Он замолчал, чувствуя себя нерадивым школьником, позабывшим весь урок, понимая, что не то говорит и не с того начал. Монах терпеливо ждал, глядя на Артура голубыми озерцами.

— Мне очень паршиво, батюшка, — выдохнул Артур, — жизнь моя бесцельна и бесполезна, никого я не люблю, никто меня не любит, пью, сплю с женщинами и пытаюсь быть благодарным Олегу за то, что он возится со мной всю жизнь. А я ведь ничего, ничего не чувствую, порой страшно становится, ловлю себя на мысли, что мне так просто удобно, удобно жить, используя ближних. И Олега тоже использую, потому что так… так привык… и он мне позволяет это делать, уж не знаю из каких побуждений, возможно из какого-то чувства долга… Я потерял все ориентиры, все цели, ничего не осталось ни во мне самом, ни вокруг меня. Живу и не знаю зачем. Посоветуйте что-нибудь, батюшка, хоть какой-нибудь совет дайте…

— Ты не веришь, что Олег может просто любить тебя, потому что сам не испытывал подобного чувства ни к кому?

— Возможно… да, скорее всего так и есть. Я сам никогда никого не любил и уверен, что не способен на такое чувство, вот и думаю, что и остальные не способны. Мне так стыдно перед Олегом, столько лет я вел себя как капризный пацан, от которого он обязан все сносить. Порой я просто не понимал почему, каким образом можно просто любить человека? Ни за что-то, а просто так. Вот и не верил Олегу, все время испытывал его терпение, будто хотел довести его до ручки и увидеть, как он меня пошлет куда подальше.