Курт Воннегут - Пожать руку Богу (сборник)

Засим разрешите откланяться. Эй, Джек, может, махнем в центр, набьем животы старой доброй техасско-мексиканской стряпней?

В ТЕЧЕНИЕ УЖЕ ПОЧТИ ЦЕЛОГО ГОДА я встречаюсь с совершенно мертвыми людьми (хотя сам я при этом только наполовину труп) с целью взять у них интервью. Все это время я то и дело просил святого Петра о встрече с вполне конкретным человеком – моим героем. Это мой земляк, покойный Юджин Виктор Дебс из Терре-Хот, штат Индиана. Он пять раз выдвигался в качестве кандидата в президенты от Социалистической партии – еще в те времена, когда в этой стране социалисты были реальной силой.

И вот вчера после обеда на том конце голубого туннеля меня ждал не кто иной, как Юджин Виктор Дебс, организатор и лидер первой успешной забастовки в такой крупной отрасли американской индустрии, как железные дороги. Дотоле нам не доводилось встречаться. Этот выдающийся американец умер, будучи семидесяти одного года от роду, в 1926 году. Мне в ту пору было всего четыре.

Я поблагодарил его за слова, которые я неустанно цитирую в своих речах: «До тех пор пока существует низший класс, я – его представитель. До тех пор пока не перевелись преступники, я – один из них. До тех пор пока хоть одна душа томится за решеткой, я не чувствую себя свободным».

Он поинтересовался, как же эти слова воспринимаются здесь, на земле, в Соединенных Штатах, в наше время. Я ответил, что каждый раз меня поднимают на смех.

– Люди усмехаются и фыркают, – сказал я.

Он спросил, какая отрасль промышленности развивается у нас быстрее всего.

– Строительство тюрем, – признался я.

– Позор! – воскликнул он. Затем он справился, знакома ли кому-нибудь в наши дни Нагорная проповедь. А потом расправил крылья и улетел.

С ВАМИ КУРТ ВОННЕГУТ. Сегодня утром во время контролируемого эксперимента по приближению к смерти я завтракал с Гарольдом Эпштейном, недавно скончавшимся в своем поместье в Ларчмонте, площадью в полтора акра. Умер он от того, что иначе как естественными причинами не назовешь, учитывая, что ему стукнуло девяносто четыре года. Этот милый человек был бухгалтером, а после сердечного приступа, случившегося тридцать четыре года назад, вместе со своей прелестной женой Эстой посвятил себя тому, что он сам называет «садовой лихорадкой».

Эста все еще среди нас, и, надеюсь, она меня слышит. Эти двое влюбленных, Гарольд и Эста Эпштейн, четыре раза обогнули земной шар, разыскивая – порой весьма успешно – новые замечательные растения для американских садов, хотя ни один из них не был дипломированным садоводом.

К тому моменту, когда душа Гарольда обменяла отслужившую земную плоть на небесную, он числился почетным председателем Американского общества садоводов, Нью-Йоркского общества любителей орхидей и Северо-Восточного отделения Американского общества любителей рододендронов.

Я попросил его вкратце описать свою жизнь после упомянутого сердечного приступа, чтобы я мог затем рассказать о ней нашим радиослушателям. Он сказал: «Я жалею лишь о том, что не все люди так же счастливы, как были мы». По словам покойного Гарольда Эпштейна, первое, что он сделал, очутившись в Раю и сорвав цветок, которого он никогда прежде не видел, это вознес хвалу Богу за бесценный дар, которым Всевышний наградил его, – «садовую лихорадку».

МЫ С ДЖЕКОМ КЕВОРКЯНОМ ДУМАЛИ, что предусмотрели все возможные опасности, подстерегающие меня во время наших экспериментов. Однако сегодня я влюбился в мертвую женщину! Ее зовут Вивьен Хэллинан.

Желание встретиться с ней у меня возникло после прочтения одного-единственного слова в заголовке ее некролога в «Нью-Йорк Таймс»: «Вивьен Хэллинан, восьмидесяти восьми лет, представительница старшего поколения колоритного семейства с Западного побережья». Что, интересно, делает человека или, более того, целое семейство – «колоритным»? На Том свете мне доводилось брать интервью у людей выдающихся, влиятельных, бесстрашных, харизматических и каких угодно еще. Но что же, черт побери, имелось в виду под словом «колоритный»? Сами собой напрашивались два возможных синонима: «необычный» и «пикантный».

Теперь-то я понимаю, о чем шла речь в «Нью-Йорк Таймс». Слово «колоритный» используется у них для описания людей невероятно привлекательных, с отличной фигурой, богатых – и при том социалистов.

Наверное, стоит рассказать об этом поколоритнее? Покойный муж Вивьен, Винсент Хэллинан, будучи юристом, заработал кучу бабок на торговле недвижимостью и в 1952 году решил баллотироваться ни много ни мало в президенты Соединенных Штатов от Прогрессивной партии. Насколько же необычной и пикантной личностью надо для этого быть, даже в Калифорнии!

Или вот еще. В самый разгар эры Маккарти Винсент рьяно защищал профсоюзного лидера Гарри Бриджеса, обвинявшегося тогда в принадлежности к коммунистам. И загремел за это на полгода в тюрьму. Вивьен также провела месяц за решеткой за неподобающее женщине поведение во время демонстрации за гражданские права в 1964 году.

Подобных примеров в их жизни можно найти предостаточно. На той демонстрации вместе с Вивьен были все пять ее сыновей, причем один из них, Терренс, работает сейчас окружным прокурором Сан-Франциско!

В Раю можно выбрать себе возраст по желанию. Моему отцу, например, всего девять. Вивьен Хэллинан предпочла стать навсегда двадцатичетырехлетней и выглядит сногсшибательно! Я спросил, как она относится к тому, что ее назвали «колоритной».

Она ответила, что предпочла бы, чтобы ее именовали так же, как Франклина Д. Рузвельта – его враги: предателем своего класса.

ТОЛЬКО ЧТО ДОКТОР КЕВОРКЯН вновь отстегнул меня от каталки после очередного путешествия на Тот свет и обратно. В этот раз мне посчастливилось взять интервью – у кого бы вы думали? Ни у кого иного, как у покойного Адольфа Гитлера.

Я не без удовлетворения выяснил, что сейчас он испытывает угрызения совести и раскаивается в своих действиях, прямо или косвенно повлекших за собой насильственную смерть тридцати пяти миллионов человек во время Второй мировой войны. Сам он вместе со своей любовницей Евой Браун, разумеется, тоже включен в число жертв наравне с четырьмя миллионами других жителей Германии, шестью миллионами евреев, восемнадцатью миллионами граждан Советского Союза и т. д.

«Как и все остальные, я получил по заслугам», – признался он. И выразил робкую надежду на то, что в память о нем будет воздвигнут скромный памятник, например в форме креста, раз уж он был христианином. Допустим, где-нибудь перед штаб-квартирой ООН в Нью-Йорке. На нем должны быть высечены, сказал он, его имя и даты жизни: 1889–1945 годы. А под ними – два слова по-немецки: «Entschuldigen Sie».