Лариса Захарова - Планета звезды Эпсилон (сборник)

Крауф очень любил этот уютный ресторанчик рядом с университетом. Он приходил сюда, когда ему бывало грустно, здесь он отмечал и радостные дни. Не заглядывая в меню, Крауф сделал заказ.

Когда машина Гончарова повернула к городу, Крауф почувствовал, как вспотела рука, сжимавшая пистолет. Еще несколько минут назад он совершал над собой насилие, заставляя себя убить землянина. Отрезвили его тогда слова Дрибла: «В кого вы целитесь? Вы подумали о последствиях?»

Крауф ответил Дриблу только удивленным взглядом, но пистолет опустил.

… Рассматривая теперь грани бокала, Крауф раздумывал, неужели этот юнец подметил то, в чем сам Крауф едва признавался себе? Бэкки… Если тот выстрел необходим, пусть его сделает другой человек. Так вульгарно избавляться от соперника — это не для него. К тому же Крауф не испытывал к землянину дурного чувства.

Официант принес закуску. Крауф неторопливо поковырял в ней вилкой, сдобрил соусом. Да, Дрибл, увы, прав… Он не мальчик, чтобы стыдиться внезапного, быстро разгоревшегося чувства. Кусок оказался пресным. Крауф откинулся на спинку кресла, и перед его глазами встало лицо Бэкки. Крауф вздохнул. Но что так привязывает ее к землянину? Почему она выбрала его? Ведь видятся они нечасто. Стало быть, есть что-то более сильное, чем пространство и время. Крауф уже сам начинал убеждаться в этой несложной мысли.

Он вспомнил о своей прежней жизни. Университетская деятельность, общение со студентами, друзьями, искусство, спорт, забота о рано овдовевшей сестре и ее маленькой дочери. Теперь новое состояние души вполне связывалось с непривычной, странной, ему не свойственной обязанностью. Хотя, если разобраться, должен же кто-то стоять на страже покоя сограждан. Почему не он, которого в юности называли совестью школы? Кому же еще быть судьей, как не ему, если он выше всего на свете ставит справедливость? Было бы куда страшнее, окажись на его месте стяжатель, карьерист, подонок, презирающий и подозревающий всех и вся.

— Не угодно ли свежую газету?

Крауф вздрогнул. Разносчик протягивал ему свежий, пахнущий типографской краской номер вечернего выпуска. Крауф машинально бросил на поднос разносчика мелочь, машинально развернул газету. Заголовок первой страницы поразил его. Он наскоро расплатился с официантом, забыв сдачу, и отправился к Бэкки.

… На его звонок никто не отозвался, но в прорези замка он увидел свет. Толкнул дверь, она легко отворилась, видно, забыли запереть. И тут он услышал резкий голос Гончарова:

— Теперь тебе все ясно? Какая чудовищная связь! Я чувствовал…

В ответ — подавленный голос Бэкки:

— Мы с тобой бессильны против этой страшной машины!..

Гостиная Бэкки потрясла Крауфа не меньше, чем заголовок газетного сообщения. В стене, отделяющей спальню от гостиной, зияла дыра. На полу, среди обломков штукатурки, лежал дамский пистолет. А Бэкки и Гончаров склонились над какими-то бумагами. Они даже не заметили, как он подошел к ним.

— Не ожидал вас увидеть здесь, Алексей, — сказал Крауф, протягивая Гончарову газету так, чтобы заголовок сразу бросился в глаза. Гончаров недоуменно посмотрел на Крауфа, перевел взгляд на Бэкки и, бегло пробежав газетное сообщение, прошептал:

— Дела…

Бэкки взяла газету из рук Гончарова и побледнела. Гончаров улыбнулся ей:

— Нет, я не выходец с того света. Просто попал в переделку, не хотел расстраивать тебя, не рассказал…

— Прости меня, — вдруг прошептала Бэкки, — прости…

Гончаров погладил ее по голове. Крауф потупился. Потом понимающе кивнул и спросил:

— Что тут у вас такое? — Он обвел руками комнату. Бэкки загадочно взглянула на Гончарова и протянула

Крауфу листки в металлической папке:

— Это бумаги моей матери.

В папке лежало два письма. Одно из них, несомненно, было написано женской рукой.

«Моя девочка, мне бы хотелось, чтобы эти документы рано или поздно попали к тебе, потому что кто-то должен знать правду, но я боюсь, ты сама вряд ли будешь в состоянии открыть ее. И все же пусть ты встретишься с моими записками как можно позже — если будущее для нас в молчании, это может быть небезопасно для тебя. Поэтому я доверяюсь тайнику и случаю.

Все, кто прилетел на Беану так называемым первым эшелоном, гибнут. С каждым днем растет недавно освоенное кладбище. Умирают го, кто принимал деморфин. Практически же деморфин принимало все взрослое население Беаны. Одни больше, другие меньше, но разве в дозах дело… Счастье, что у тебя, Бэкки, есть пенсия за отца и кое-что из наших сбережений. Ты избежишь государственного интерната, куда забирают осиротевших детей. Я приняла большую дозу деморфина, началось это еще на Аркосе. Дни мои сочтены. Поэтому считаю разумным рассказать тебе о содержании последнего письма твоего отца — это единственная память о нем.

Все началось с деморфина. Я убеждена в этом, иначе его свойства стали бы известны еще на Аркосе. Но там мы их не знали, радовались, что таким простым аптечным средством можем увеличить свои возможности: например, трудоспособность. Деморфин снимал утомляемость, высвобождались ночные часы, когда само желание выспаться исчезало после приема таблетки Когда состоялся перелет, деморфин насаждался принудительно. Мы работали круглые сутки, принимая его. Потому что прилетело нас на Беану ровно столько, сколько необходимо, чтобы в кратчайший срок наладить жизнь — отстроить город, запустить производство, начать новый этап цивилизации. И как утверждалось, подготовить таким образом экспедицию — за оставшимися на Аркосе согражданами, близкими, друзьями… Сделать все требуемое в сжатые сроки могло бы, наверное, только большое количество людей. Но хотя нас было мало, мы понимали, что больше и не требуется (поэтому остальных предательски бросили на гибнущем Аркосе). А работали мы за троих — день и ночь. И вот теперь расплачиваемся за это сиротством своих детей. Это хуже собственной смерти. Моррис, кровавый вампир, рассчитал верно: он дал нам время воспроизвести себя в детях, и больше мы оказались уже не нужными… Мы стали игрушками в руках этого человека, так же, как и те, кто теперь задыхается на Аркосе, погибшем из-за варварского отношения к нему. Природа отомстила жестоко — люди умирают в угаре промышленных газов и отходов, среди отравленной воды и пищи. Смерть здесь, смерть там — вот печальный итог перелета. И кто знает, может быть, заложив фундамент новой цивилизации на этой планете, мы уже начали процесс разрушения и здесь, и наших далеких потомков ждет участь несчастных аркоссцев. Страшно думать об этом.