Евгений Прошкин - Слой

Чуда не случилось. Петр проверил пять адресов и везде получал одно и то же: «такие здесь не проживают». Намаявшись и незаметно накачавшись пивом, он достиг той степени осатанения, при которой начинаешь слышать всякие голоса. Когда где-то в метро с потолка донеслось: «Петр! Петр!» — он понял, что на сегодня хватит. Поднявшись наверх, он отдышался и поймал такси до Тверской.

Город бомжей и клерков постепенно переходил в вечернюю фазу. Солнце еще не зашло, но витрины и вывески уже горели. Желтые, голубые, красные огни отражались в капотах машин, и от этого даже «Москвичи» выглядели дорогими и уютными.

Проституток было мало. Основные силы еще наводили марафет, натягивали колготки и запасали презервативы, а пока на улице стоял лишь авангард.

— Так ты за этим? — спросил водитель. — Рановато. Часа через два будет полный ассортимент.

— Больше терпеть не могу, — сказал Петр. Истолковав ответ по-своему, водитель усмехнулся и подрулил к группе томно курящих девиц. Девушки приосанились и засверкали глазами, но остались на месте, зато откуда-то сбоку возникло широкое и дряблое лицо.

— Что бы вы хотели? — спросила дородная женщина лет шестидесяти.

— Только не вас.

Шофер заржал и принялся хлопать в ладоши.

— Жаль, — тоже смеясь, сказала тетка. — А то бы я... Ну ладно, серьезно. Вон мои стоят. — Она подала путанам какой-то невидимый знак, и те засверкали пуще прежнего. — Особые пожелания имеются? Блондинки, брюнетки, пухленькие, стройные.

— Вы как торгуете — на вынос?

— Апартаменты нужны? — смекнула бандерша. — Есть обычные, есть королевские. Но они по времени.

— Королевские не надо. На всю ночь.

— Триста баксов, — кротко отозвалась она. — Девушку какую возьмете?

— А можно без?

— Золотой, у меня же не гостиница.

— Тогда давай любую.

Петр отдал тетке триста долларов, и. та запихнула на заднее сиденье какую-то тощую барышню. Он только глянул в зеркальце — не мужик ли-и молча махнул рукой.

— Переплатил, — наставительно произнес водитель. — Можно было поторговаться.

— Ну ты, руль! — возмутилась гетера. — Торгуются на базаре, понял?

— С этой шаланды толку не будет, — заключил он. — Смотри за бутылкой, а то подсыпет чего. Знаешь, как люди потом просыпаются? Сами себя не помнят.

— Знаю, — сказал Петр.

Апартаменты оказались однокомнатной квартирой, и даже кровать, вопреки ожиданиям, была не «семь на восемь», а просто — кровать. Петр поставил на стол сумку с продуктами и задернул шторы. Достав из второго пакета джинсы, новую рубашку и белье, он принялся раздеваться. Путана, не снимая каблуков, собралась идти в ванную, но он ее остановил.

— Ты сама откуда будешь?

— Здешняя я.

— Еще соврешь — в рог получишь.

— Ну, из Молдавии, какая тебе разница? Думаешь, у нас там...

Предвидя какую-то гадость, Петр жестом велел ей заткнуться.

— Суп варить умеешь?

— А, ты из этих. — Молдаванка ни капли не удивилась. — В бегах, значит? Подфартило мне. Трахаться не будем?

— Как настроение... А что, сейчас многие бегают?

— Без допросов, о'кей? Если человек тебе про других рассказывает, то и про тебя тоже разболтает.

— Не дура, — похвалил Петр. — Ну так что с нашим супом?

Девушка притворно вздохнула и, скинув туфли, взяла сумку. Когда она ушла на кухню, Петр блаженно развалился в кресле и включил телевизор.

— ...известный писатель Валуев, — закончил фразу диктор, и по экрану двинулась панорама: компьютер, стена, книжные шкафы, дверь, окно, стена. Вернувшись к компьютеру, камера скользнула вниз и уперлась в мокрое пятно на полу.

— При опросе соседей оперативники выяснили, что примерно за полтора часа до трагедии к Валуеву кто-то приходил.

— "Дорожный патруль"? — крикнула из кухни девушка. — Лучше переключи на...

— Умри! — рявкнул Петр.

— ...с помощью жевательной резинки... Авария на Крымском мосту, двое пострадавших, — монотонно произнес женский голос, а мужской начал перечислять, кто, куда и на чем ехал.

Петр убавил громкость и прошелся вокруг стола. Валуев, Валуев... Однофамилец? Вполне вероятно, во всяком случае, тот Валуев, что из черного списка, книг не писал. Как и Батуганин не был банкиром. А Кочергин не был психиатром — и однофамильцем тоже не был. Валентин Матвеич... добрый доктор мозгоклюй.

— Эту передачу повторяют? — спросил он.

— По выходным. Там самые крутые происшествия. Во сколько, не помню. Надо программу посмотреть.

Известный писатель Валуев... Хоть бы на секунду раньше!..

— Эй, ты книжки читаешь?

— Иногда, а что?

— Этот Валуев...

— А, у него детективы.

— Зовут его как?

— Сейчас, погоди...

Девушка вошла в комнату: в одной руке нож, в другой луковица.

— Щас, щас... — Она потерла локтем нос и обрадованно вспомнила: — Иван. Иван Валуев, во!

— Молодец. Иди, готовь дальше, — распорядился Петр.

Валуев Иван Тимофеевич. Не самое редкое сочетание, при том что еще неизвестно, был ли казненный Тимофеевичем. А может, и не казненный. Не-е-е... Что-то подсказывало: к Валуеву приходил не грабитель. Его убили по приговору Народного Ополчения. Кто-то водит пальцем по черному списку и ставит крестики. Это значит, он не один.

Значит, нужно искать.

— Эй, как тебя? Ты про Нуркина ничего не слышала?

Петру хотелось иметь третий труп из списка.

Три — уже не совпадение.

— Не-а.

— Я отлучусь ненадолго. Если смоешься и оставишь меня без супа и без ночлега...

— Не переживай. Куда я денусь из подводной лодки?

Про лодку она хорошо. Петр перебрал знакомых — самым подходящим был Костя Роговцев. Как раз из бывших подводников. Перст судьбы, получается. Если он найдет Константина...

Петр постучал по деревяшке. Найдет... А еще кого-нибудь из Ополчения... Он в это не верил.

Остановившись перед Костиной квартирой, он долго собирался с духом. Если и здесь не то... Тогда все, больше у него никого нет. В принципе, было еще несколько человек, но с ними связываться не хотелось. Не проверенные, из последнего призыва. Те, кто не по убеждениям, а ради славы. Он и раньше отказывался брать их в сотню, а теперь и вовсе не рискнет. Только Костя. Он один остался — из настоящих, из своих.

От волнения звонок вышел робкий и прерывистый. Петр собирался нажать еще раз, но не успел — дверь открыли. Женщина. За тридцать. Некрасивая. Не обаятельная даже — так, лахудра какая-то.

Женщина поправила немытые волосы и вопросительно посмотрела на Петра.

— Я вас слушаю, — сказала она, и из-под ее верхней губы вылез черный гнилой зуб.

Сестер у Кости не было. А спать с такой он бы погнушался.

Не говоря ни слова, Петр развернулся и пошел вниз. Спустившись на два этажа, он вдруг обозлился — на весь мир и на себя лично.