Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
На центральной аллее наплыв людей ошеломлял.
Улыбки, смех, сверкающие глаза. Мы не видели озабоченных лиц.
Девчушки в коротковатых платьицах, юнцы в блестящих тряпках, люди пожилые и откровенно старые, некоторые даже в шляпах, неистово орали, плясали, подпрыгивали. Их будто било током. И время от времени все это человеческое море взрывалось единым кличем: «Галлинаго!..»
Редкое единение.
Смеющаяся рыжая женщина размахивала голубым флажком. Приплясывал невысокий кореец, вскидывая над собой толстую книгу. Древний старик, играя в такт голосам плечами, разбрасывал розы. Каждый сам по себе был понятен, внятен, не вызывал никаких вопросов, но все вместе…
Смысл общего действа ускользал от нас.
– Ты писатель, – шепнул я. – О чем они кричат?
Но Илья уже подмигнул мне:
– Галлинаго!
Я похолодел.
Приплясывающий кореец вынырнул из толпы. Он явно понял выкрик Ильи. Он радовался вместе со всеми. Он хотел, чтобы мы тоже радовались:
– Он опять с нами!
– Галлинаго! – крикнул Илья.
– Мы вернули его!
– Ты что-нибудь понял? – быстро спросил я, когда кореец несколько отдалился.
– А что тут непонятного? – ответил Илья и начал ввинчиваться в толпу.
Я не боялся заблудиться, но уходить далеко от MB в мои планы не входило.
Одновременно до меня дошло, что Илья ввинчивается в толпу не просто так. Он явно старался держаться поближе к приплясывающему корейцу. Возможно, хотел глянуть в книгу, которой размахивал кореец. Разве не интересно заглянуть в книгу, изданную в последней четверти загадочного двадцать первого века?
– «Буро-черная голова… – Илья, несомненно, цитировал. – По темени продольная широкая полоса охристого цвета… Спина бурая, с рыжими, скорее ржавыми пятнами… Длинный нос, острый, как отвертка… Ноги длинные, с зеленоватым отливом…» Неужели ты не помнишь? «Гнездится на болотах и во влажных еловых лесах…» Gallinago gallinago Linneus!.. Видишь, я не зря штудировал Брема. Если хочешь, могу напомнить, что мы съели не одного галлинаго. А последних съел Эдик.
– При чем тут это?
– А не водись длинноносая птичка на наших болотах, никто из нас недотянул бы до Будущего.
– Да о чем ты? Объясни!
– Да о наших крошечных галлинаго. О наших длинноносых болотных куличках. Помнишь, Эдик утверждал, что вкуснее всего они под чесночным соусом? Чесночным соусом он называл хорошо растертый чеснок. Под этим соусом были съедены последние кулички. Эдиком.
Я растерялся.
Ликующая толпа вынесла нас на круглую, прогнутую, как воронка, площадь.
И там, над площадью, в самом ее центре, над многими тысячами торжествующе задранных в небо лиц, мы увидели наконец то, к чему рвались эти толпы, – массивный, высеченный из единой гранитной глыбы монумент, над которым переливались, цвели невесть как высвеченные слова:
ГАЛЛИНАГО!
ОН ОПЯТЬ С НАМИ!
Каменный щербатый человечек в бейсбольном каменном кепи.
Каменные нехорошие глаза, прикрытые стеклами солнцезащитных очков с крошечным, но хорошо различимым фирменным знаком. Знакомый каменный зад, обтянутый джинсами. Кейс-атташе в руке. А правую руку каменный человечек вскинул над головой, то ли приветствуя собравшихся, то ли отмахиваясь сердито от ликующих возгласов.
Перед нами возвышался монумент Эдику.
Но для Ильи это был не просто Эдик. Для него это было крушением всех надежд. Теперь Илья окончательно убедился в том, что мы все-таки занесли вирус эдика в Будущее. Не мы лично, конечно, а наши книги, наша память, наше нежелание раз и навсегда вычеркнуть эдика из истории, как Эдик вычеркнул из истории болотных куличков.
Но зачем легкая асимметрия, несколько портящая массивную фигуру? – внимательно присмотрелся я. Зачем легкий, почти не бросающийся в глаза перебор всего того, что нормальным людям дается в меру? Зачем нос, удлиненный больше, чем надо? Зачем рука, поднятая выше, чем следует? Зачем вспыхивают в прозрачном, сияющем, пузырящемся от свежести вечернем воздухе всё новые и новые слова?
ТИП – ХОРДОВЫЕ
ПОДТИП – ПОЗВОНОЧНЫЕ
КЛАСС – МЛЕКОПИТАЮЩИЕ
ОТРЯД – ПРИМАТЫ
СЕМЕЙСТВО – ГОМИНИДЫ
РОД – ГОМО
ВИД – САПИЕНС
ИМЯ – ЭДИК
Это же ключ! – понял я.
Имя героя не пишут со строчной буквы.
Имя героя, как правило, заслуживает заглавной.
Значит, что-то не так. Значит, я чего-то не понимаю. Иначе Илья не веселился бы так откровенно, искренне и свирепо. И не пылали бы в небе торжествующе огненные колючие слова:
ТЫ ЕЛ СЫТНЕЕ ДРУГИХ
ТЫ ПИЛ ВКУСНЕЕ ДРУГИХ
ТЫ ОДЕВАЛСЯ ЛУЧШЕ ДРУГИХ
ТЫ ИМЕЛ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ДРУГИЕ
Ликующая толпа замерла.
Теперь она сжалась в единое трепещущее тело.
Теперь я чувствовал свою полную слитность с толпой. Теперь я был одним из многих. И радость, только радость несли всем слова, внезапно взорвавшиеся в прозрачном воздухе:
НО МЫ СПАСЛИ ГАЛЛИНАГО!
Толпа взревела:
– Галлинаго!.. Он снова с нами!..
Да, Эдик Пугаев прорвался в Будущее, перевел я дыхание, но этого можно не бояться. Да, Эдику Пугаеву воздвигли монумент, но вовсе не из восхищения перед совершёнными им делами. «Это же памятник литературному герою, – шепнул я уже догадавшемуся Илье. – Возможно даже, твоя работа?» – «Не забывай новгородца, – так же шепотом ответил Илья. – Он тоже пишет об Эдике».
И вдруг крикнул:
– Где он?
– В НИИ, разумеется.
– Да нет, я об этом корейце с книгой.
Как нарочно, из толпы, пританцовывая в такт льющейся с неба музыке, опять вынырнул кореец. Теперь на сильном его локте сидела девочка с пышным бантом в волосах. Оба смеялись.
– Галлинаго! – крикнул Илья.
– Он опять с нами! – торжествовал кореец.
– Мы утерли Эдику нос!
– Галлинаго!
Илья, смеясь, потянул книгу из руки корейца.
– Илья!
Но мой друг меня не услышал.
Он вырвал книгу из руки оторопевшего корейца и бросился бежать по аллее, смешно перебирая тонкими ногами. Наверное, со стороны это выглядело смешно, но мне было не до смеха. Только что я был счастливым среди счастливых, только что я радовался вместе со всеми, и вдруг…
А Илья бежал.
Он не хотел меня слышать.
Он бежал по мелким лужам. Он разбрызгивал веселую воду, приводя в радостное недоумение людей, спешащих ему навстречу – на праздник возвращенного куличка. И догнал я писателя только шагах в десяти от кустов, за которыми мы спрятали пузатую капсулу MB. Сейчас он сделает эти последние десять шагов, понял я, и неизвестная книга, объект из Будущего, артефакт совершенно невозможный и неприемлемый, окажется в нашем времени!
– Брось книгу!
– Но почему?
– Она принадлежит не тебе.
– А кому? – пыхтел Илья, изворачиваясь.
– Твоим внукам!
– А кому они обязаны Будущим?
Стены капсулы бледнели, истончаясь (мы боролись внутри). Зеленая тошнотворная дымка перехода затягивала прекрасное вечернее небо Будущего. Глуше становился рев торжествующей толпы. Я все же вырвал
