Настоящая фантастика – 2011 - Громов Александр Николаевич

– Ну, как?! – набросилась она с вопросами на вошедшего. – Договорились?

– Ша, Поленька, не гони лошадей, – жестом остановил ее Рувим Кацнельсон.

Полина, сжав кулачки с концами шали, умоляющенетерпеливо смотрела на гостя.

– Мой п. гиятель погово. гит за это дело со своими д. гузьями, и к ночи все. гешится. Поплывете в Стамбул, никакой шмак тебя там не достанет.

– А если они не согласятся?

– Д..гугих найдем.

Полина заперла за Рувимом дверь и обессиленно прислонилась к стене. Уехать, уехать, поскорее отсюда. Этот город наобещал когда-то Полине счастье и обманул, взамен ничего не дал…

Моня нашарил на выступе огарок свечи, зажег его и двинулся вперед. План ему не требовался – эту ветку катакомб Цимес знал, как свой карман. Ориентировался по приметам, стороннему глазу не видимым: здесь ниша, там выступ, еще где – копоть на стене.

Катакомбы в Одессе появились еще при Алексашке Освободителе. Тогда в них добывали камень-ракушечник для строительства. Начали добычу камня от села Усатова, а затем подземная сеть разрослась, протянулась под всем городом. Коридоры вились, петляли, расцветали в галереи и увядали в узкие, едва проходимые лазы, отстреливали побеги шурфов и штолен, щерились черными ртами провалов и ходов.

У одного из ответвлений Моня остановился. Он всегда останавливался здесь, когда случалось идти этим путем. Постоял с минуту молча, насупившись. Тянулось ответвление в часть катакомб, знающими людьми называемую Мешком. Гиблым местом был Мешок, проклятым, славу имел нехорошую, и говорили про него разное. Не возвращались оттуда людишки, кто по глупости сунулся. И кто по необходимости – тоже не возвращались. Савка Крюк на что фартовый был жиган, а сгинул в Мешке вместе со своей бандой, когда от погони уходили. Восемь человек было, люди отчаянные, лихие. Ни один не вернулся, даже костей не осталось.

Поговаривали, что унес Савка под землю золотишко, много унес, сколько на горбу сдюжил. И поживиться тем золотишком желающих было немало. Лезли охотники за Савкиным добром в Мешок, кто в одиночку, кто с друзьями да с подельниками. Никто не вернулся, даже те, кто веревкой обвязывались, а верный кореш конец той веревки в зубах держал. Моня как раз держал. А на другом конце Янкель был. Брат его. Старший.

Моня Цимес сглотнул слюну. В который раз вспомнил, как ослабела, провисла тогда веревка. И как он орал, надрываясь, в пустоту ведущего в Мешок провала. А потом вытягивал веревку, судорожно, отчаянно, сбивая костяшки пальцев об известняк. И вытянул-таки. Обрывок. Как ножом срезанный.

Добравшись до склада, Моня посвистел условно, дождался ответного свиста и шагнул в черный косой проем. Когда-то здесь был забой – брошенный, а ныне обжитый, превращенный в комнату с куполообразным потолком, почти в залу. Один его угол занимали коробки и тюки, в другом стоял продавленный диван, бронзовый столик и пара разномастных кресел. В креслах и расположились компаньоны Цимеса: Лука Ставрос и Николай Краснов. Компаньоны резались в буру. Ставрос, зловещего вида здоровенный грек, растерянно смотрел на карты, выложенные на столе, и теребил серьгу в ухе. Краснов, загорелый до почти ассирийской смуглоты блондин, откинувшись на спинку кресла, бесстрастно разглядывал потолок.

– На шо игра? – поинтересовался Моня.

– На малый интерес, – сообщил Краснов, не теряя почти английской невозмутимости.

– И как, ваше благородие?

– Не везет.

Был Краснов из дворян, в свое время воевал, офицерствовал. На память от войны остались перечеркнувший грудь косой сабельный шрам да небрежное, ленивое хладнокровие. Краснова подобрал Ставрос, которому приглянулось, как тот стреляет. А стрелял Николай мастерски – навскидку, на звук – с двух рук, не меняясь в лице, не целясь и не промахиваясь.

– Тут дело образовалось.

– Ну? – повернулся к Моне Лука. Краснов поднял вопросительно брови.

– В Турцию и обратно, порожняком. С пассажиром.

– Гонорар? – лениво осведомился Краснов.

– Пока не знаю. Рувим всякий халоймес предлагать не станет. Платят золотом, с задатком. Но могут быть сложности.

– Что за сложности?

– Например, пострелять придется.

– Это можно, – отозвался после минутного раздумья грек. – В кого?

– Как придется.

– Тоже можно. Фелюга на месте, поплывем.

Фелюгой называл Лука Ставрос неприметный, но вместительный баркас с обшарпанными бортами и покосившейся рубкой. Баркасом все трое владели совместно и неказистый внешний вид поддерживали намеренно. Мотор на баркасе был, однако, отменный, его Луке под заказ доставили из Греции родственники. Они же, несмотря на родство, содрали приличные деньги, но мотор того стоил и за три ходки окупился.

– Так шо, соглашаться? – Моня поскреб трехдневную щетину и сплюнул в угол. – Ты как, благородие?

– Отчего ж нет, – кивнул Николай. – Соглашайся, конечно.

Пробудившись, Лева Задов первым делом схватился за раскалывающуюся от скверной похмельной боли голову. Затем перелез через задастую и грудастую, похрапывающую с присвистом брюнетку, попытался вспомнить, кто такая, не вспомнил и, бранясь вслух, потащился к дверям. Увесистым пинком их распахнул и вывалился в прихожую.

Зяма Биток, состоящий при Леве ординарцем, начальником штаба и вообще правой рукой, при появлении начальства вскочил, сноровисто наполнил огуречным рассолом пузатую расписную кружку, молча поднес.

– Чего слыхать? – Задов с трудом зафиксировал кружку в трясущихся с перепою руках.

– Грицка с Панасом шлепнули.

– Что?! – Лева не донес рассол до рта. – Как шлепнули? Кто?!

– Постреляли, – доложил Зяма. – Оба еще тепленькие. Кто, неведомо, но, говорят, видели там одного.

– Какого «одного»?

– Пока не знаем. Но узнаем.

Был Зяма человеком основательным и дотошным – если сказал, что узнает, можно было в том не сомневаться. Лева, кривясь от горечи, опростал кружку с рассолом, закашлялся. Биток вежливо похлопал ладонью по спине. Кашель прекратился. Лева шумно отплевался, затем отхаркался.

– За бабу что слышно? – спросил он.

– Ищем бабу.

– Ищем, свищем, – передразнил подчиненного Задов. – А толку?

– Найдем.

Лева смерил Битка недовольным взглядом. Бабу найти было необходимо, и как можно скорее. Казалось бы, чего проще: ее каждая собака в Одессе знает. Еще бы, не шикса какая-нибудь с Привоза, а настоящая актриса. Хотя… В том, что настоящая, Лева в последнее время сомневался. Слишком оборотиста для оперной певицы оказалась Полина Гурвич. Впрочем, полукровки – они такие. Сами евреи говорят, что полжида это как два целых.

– Ты вот что, – произнес Лева решительно. – Хлопцам скажи, что кто бабу найдет, тому от меня будет приятно. Так и передай. И вот еще: если живьем не дастся, пускай ее где найдут, там и шлепнут, понял? И за этого разузнай, который Грицка с Панасом. Все понял?

Зяма кивнул и, вышибив задом входную дверь, удалился. К обеду он вернулся, выставил из дома утомившую начальство грудастую брюнетку, откупорил заткнутую тряпицей бутыль с мутной жидкостью, разлил в граненые стаканы и доложил:

– Панаса с Грицком уже отпели.

– За помин души, – Лева покрутил нечесаной башкой, опрокинул в рот стакан с мутной жидкостью. – Ну? И кто их заделал?

– Есть один такой. Фамилия ему Перельмутер, но зовут больше по кличке – Моня Цимес. Человек, говорят, серьезный и из серьезной семьи. Я его старшего брата знал, Янкеля, гоп-стопником тот был, известным. Сгинул где-то, а Моня теперь вроде как заместо него. Только на гоп-стопы не ходит, коммерцией занимается. Той, которая без вывески.

– Без вывески, говоришь? – Лева поморщился. – Ты за бабу хлопцам передал?

– Передал.

– Так сходи еще передай. Теперь за этого Моню. Чтобы как появится, с ним церемоний не разводили.

– Легко сказать – появится. Он наружу-то вылезает как крот из норы, раз в год по обещанию. Погуляет мало-мало, нырнет под землю, и нет его.