В. Болдырев - Мир приключений. 1973 год, выпуск 2

Должно быть, Машина тоже рассвирепела. Во всяком случае, она ринулась к Земле с такой готовностью, какой я не ожидал. Вполне естественно: у биомеханического организма должны быть какие-то эмоции. Это моя собственная теория. Правда, ее никто не разделяет, я не раз схватывался на эту тему и с Кентом, и с Гиви, и с Леной. Они считают, что эмоции у машины могут быть только те, которые разрешил человек. Мои же парикмахер и композитор дают мне право считать, что мы не всегда властны над эмоциями роботов. Эго, конечно, только теория. Но теория тем и хороша, что имеет право на существование, какой бы абсурдной ни казалась. Вот когда накапливаются неопровержимые факты, тогда теория либо рассыпается в прах, либо приобретает железобетонную силу закона.

Земля мчалась на нас со скоростью метеорита. Желтое пятно степи отодвинулось влево за борт, зато розовая полоска на краю зловеще распухала, как атомный гриб, меняя цвет на грязно-коричневый, перерезывалась морщинами, ощетинивалась острыми клыками… Горы. Их острые пики хищно вытягивались навстречу.

Я не мог заставить себя взглянуть на альтиметр. И так видел, что осталось мало, слишком мало…

Какая-то гнетущая тяжесть залила затылок, протянула щупальца к вискам, сдавила лобные доли. Точно свинцовый обруч плотно стиснул голову. А потом начали взрываться крохотные гранаты. Точка… тире… тире… точка… Гранаты рвались все глубже, чаще, меня затошнило, стало муторно и беспомощно, словно в кошмарном сне, когда не можешь пошевелиться, чтобы избегнуть опасности. Точки и тире сыпались, как пулеметная очередь, сливаясь в слова, разрывающие сознание. Это Машина исследовала мой мозг, упорно спрашивая: “Зачем? Зачем?” Закрыв глаза, напружив мускулы до судорог, я твердил в ответ: “Надо! Надо!”

Палец онемел от напряжения. Теперь уже не он давил на кнопку, а кнопка на него. Будто кто-то внутри пульта изо всей силы выдавливал ее наружу. Пришлось удерживать ее в утопленном состоянии кулаком.

А горы были совсем близко. Их угрюмые пятнистые бока, казалось, трепетали от предвкушения… Вон тот камень, серый, с отломанным углом, что наполовину высунулся из коричневой осыпи. Он, пожалуй, устоит и перед таким ударом. Ну, может, еще один угол отломается. Какой у него неприятный изъеденный бок…

И вдруг кнопка провалилась. Разумеется, это только показалось: она осталась на месте, а исчезло сопротивление. Это было неожиданно и страшно, страшно своей безнадежностью. Так, должно быть, расстреливаемый, уловив в последнее мгновение белые одуванчики на дулах, успевает интуитивно понять — не осмыслить, на это уже нет времени, — что это все-таки конец: ибо до этих одуванчиков в нем все еще теплилась сумасшедшая надежда.

В тот же миг серый изъеденный бок метнулся вправо и исчез, а на меня обрушился удар. Впрочем, “обрушился” не то слово. Просто не могу подобрать точное определение той силы, что смяла, раздавила меня, оторвала от пульта и, как тряпку, швырнула в угол. Стены рубки, вытягиваясь длинными языками, хлестали меня, гоняли по диагоналям, перебрасывали по воздуху.

Я летел по рубке, обезумев от увесистых шлепков рассвирепевшего механизма. Черт побери, у этого монстра больше эмоций, чем надо бы. Унизительно получить взбучку от Машины, которую создал собственными руками! Впрочем, унижения я не чувствовал. Наоборот. Как это ни странно, меня охватывала гордость.

Внезапно ноздри защекотал резкий запах. Кислород. И еще какая-то адская тонизирующая смесь вроде нашатыря с медом. Машина меняла состав воздуха, чтобы “образумить” пассажира. Я валялся на полу, мысленно собирая себя по кусочкам, и жадно вдыхал свежий, проясняющий мысли газ. Пожалуй, мы слишком тешим собственное самолюбие, внушая Машине такое неоправданное почтение к человеку. По расчетам, на этом испытания должны были закончиться, однако Машина все еще готова выполнять приказания. Ну что ж, у нас в запасе есть еще один сюрприз. Если Машина перешагнет и через него, испытания придется признать неудачными. Тогда снова за расчеты. А жаль: три года работы! На мгновение меня пронзила острая жалость к затраченным трудам. В скольких удовольствиях было себе отказано, и все напрасно! Но тут же передо мной встали лица шести мальчишек, детей физиков с Эйры. Страшные, не детские лица. Я был в поисковой партии, искал “Наутилус”, который они угнали “покататься”. И ни один из этих дураков не умел обращаться с рацией. Тлько через месяц мы случайно нащупали их радаром совсем в другой точке космоса, чем предполагалось! Месяц! Счастье еще, что они не сумели войти в подпространство!

Наверное, так же и летчики-испытатели раньше никогда не летали одни. За их спинами, в салонах, сидели пассажиры. Дети, женщины, полные здоровья и сил мужчины. Тысячи пассажиров, десятки тысяч. И ради их жизней летчики рисковали своей, выжимая из машин максимум, выискивая ту крохотную, незаметную причину, которая через десятки или сотни рейсов приведет к катастрофе. Найти и устранить. Так уж повелось у людей: ничто не дается даром. Ты должен самым дорогим, самым ценным для тебя поручиться за людей, которые ходят по Земле, смеются, любят и ни о чем не подозревают. А самое ценное у человека — его жизнь…

Мы опять мчались над Землей. Высота три тысячи. Теперь в автопилот введены точные координаты. Однако я заметил, что Машина повиновалась не сразу. Она сначала “проиграла” маршрут в блоке памяти, уверилась, что ничего опасного на пути нет, и только после этого набрала скорость. Да и то небольшую. Это хорошо: Машина не доверяет пассажиру. Но все-таки слушается его, пока приказания разумны. А моя цель — довести Машину до открытого неповиновения. Так испытатели заставляли самолет разваливаться в воздухе, чтобы выяснить предел перегрузок.

Ноздри уже не щипало: Машина снова изменила состав воздуха, как только пассажир, по ее убеждению, “пришел в себя”. Но все-таки кислорода она давала больше нормы. Я понял это по отсутствию малейших следов усталости и по ясности мысли. Если бы еще не болел синяк под глазом! Я не поленился подойти к пульту и посмотреться в зеркальную шкалу альтиметра. Ну и вид!

Землю закрывали облака. Плотные, пухлые, как подушки на постели великана. По ним, ломаясь в ухабах, ползла тень — остроносая сигара. Самая удобная форма для любых неожиданностей. Внезапно нос сигары наклонился, и облака дробно застучали по корпусу.

Машина села точно на голый курган с каменной пирамидкой на вершине. Я надел на голову обруч с биодатчиками и, стараясь мыслить четко и конкретно, стал отдавать приказания. Теперь можно было войти в биоконтакт с Машиной: вторично она не полезет проверять психику.