Джеймс Кейбелл - Domnei (Сказания о Мануэле - 4)

Затем Мелицента поцеловала губы, которые никогда больше не изогнутся в усмешке, и, поднявшись, гордо и бесстрашно проследовала в Сад Женщин.

Агасфер, однако, настолько сдержанно пожал плечами, что ей стало страшно. Затем страх прошел, поскольку она ясно осознала, что все последующие удары судьбы должны восприниматься совершенно обыденно. Ибо Перион, как она теперь знала, находился совсем рядом - у него чистые руки и единственная цель, а в сердце такая любовь, что Мелицента невольно волновалась при мысли, достойна ли она ее.

ГЛАВА XXV

Как говорили между собой женщины

Госпожа Мелицента гордо прошла через Сад Женщин и вступила в цветущую апельсиновую рощу. Здесь был искусственный пруд, из которого брали воду для поливки деревьев. На берегу лежало тело десятилетнего Диофанта, сына Деметрия и его жены Триферы. Орест задушил Диофанта, чтобы избавиться от соперника в борьбе за трон. Юноша лежал на спине, и его левая рука по локоть была погружена в воду и плавно там покачивалась.

Каллистион сидела рядом с трупом и поглаживала его правую руку. Она ненавидела мальчика всю его короткую и радостную жизнь. И сейчас она думала о том, как похож он на Деметрия.

Она взглянула на Мелиценту широко раскрытыми глазами человека, который вышел из темноты на свет, и сказала:

- Итак, Деметрий мертв. Я думала, что буду с радостью произносить эти слова. Но странно, я совсем не радуюсь.

Она поднялась с трудом, будто дряхлая старуха. На ней было длинное черное платье без пояса, на котором отсутствовали застежки и какие-либо украшения, кроме двух золотых звезд на груди.

- Сейчас, посредством своего сына, в Накумере правлю я, - сказала Каллистион. - Нет никого, кто бы осмелился не повиноваться мне. Подойди поближе, чтобы я смогла рассмотреть ту красоту, что так одурманила Деметрия, которого я, должно быть, любила.

- Удовлетвори свое любопытство, - ответила Мелицента, - и знай, что имей ты и десятую часть моей красоты, ты смогла бы завладеть сердцем Деметрия.

Ибо Мелиценте пришла в голову мысль заставить эту женщину убить ее раньше, чем та приступит к своим изощренным пыткам.

Но Каллистион лишь долго и внимательно изучала гордое лицо Мелиценты и убеждалась, что вряд ли между двух морей найдется более красивая женщина. Время мало повлияло на Мелиценту, и даже если сейчас в ней не было девической прелести, Каллистион все равно нигде не видела женщины более очаровательной, чем эта ненавистная франкская воровка.

- Я никогда не была столь красива, как ты, - сказала Каллистион. Однако Деметрий любил меня, когда я была привлекательна. Ты никогда не видела его в бою. Я же видела, как он один сражался с Абрадасом и еще тремя негодяями, которые выкрали меня из материнского дома. О, как давно это было! Он убил всех четверых. Он был похож на ужасного непобедимого бога, когда после схватки посмотрел на меня. Он взял меня... весь в крови... Мне нравится вспоминать, как он смеялся и как он был силен.

Женщина отвернулась и, перегнувшись через мертвого юношу, стала пристально рассматривать в воде свое отражение.

- Миловидность, которая так нравилась Деметрию, исчезла. Я бы лучше отдала всю кровь до последней капли, чем позволила бы поранить его палец. Он это знал. Но все было напрасно, потому что у тебя ясные глаза и светлая гладкая кожа. И вот Деметрий мертв. О Мелицента, почему мне так грустно?

Задумчивые глаза Каллистион был сухи, а Мели-цента заплакала. Она подошла к этой дакианке и обняла ее, сказав:

- Я никогда не хотела причинить тебе зла. Каллистион, казалось, не обратила на это внимания. Затем она сказала:

- Разве ты не видишь разницы между нами? Они обе стояли на коленях и смотрели в воду.

- Неудивительно, - сказала Каллистион, - что Деметрий любил тебя. В свое время он любил многих женщин. Он любил и мать вот этого куска падали. Но он всегда возвращался ко мне, ложился возле моих ног и клал мне голову на колени, а я перебирала его волосы, и мы говорили о тех временах, когда были молоды. Но он никогда не говорил о тебе. Этого я простить не могу.

- Понимаю, - сказала Мелицента.

Их щеки соприкоснулись, а они, стоя на коленях, смотрели в неподвижную воду. Старшая из них сказала:

- Есть только один учитель, который может дать тебе печальное знание, касающееся природы женской ревности...

- Да, лишь один, Каллистион.

- Должно быть, высокий, и у него, по-моему, густые каштановые, слегка вьющиеся волосы...

- У него черные волосы с отливом, словно вороново крыло.

- У него бледное с румянцем лицо, как у тебя...

- Нет, оно смуглое, как у тебя, Каллистон. Он решителен, как орел. Его взгляд завораживает. Обычно я почти со страхом смотрела на него, хотя и видела, как безрассудно он меня любит...

- Понимаю, - сказала Каллистион. - Все женщины это понимают. О, мы многое понимаем...

Она вытянула руку над телом Диофанта и бросила в пруд камень.

- Посмотри на эту рябь! Сейчас в ней не отражается ни мое старое лицо, ни твоя красота. Волнение, как в человеческом сердце... А сейчас вновь начинает проявляться твоя красота. Но у меня есть еще камни.

- И желание их бросить! - сказала госпожа Мелицента.

- Потому что эта яркая, обворовывающая всех красота уже не принадлежит тебе. Она моя, и я могу сделать с ней все, что захочу... Так же, как еще вчера играл ею Деметрий... Нет, я не убью тебя. У меня есть три настоящих мастера, умеющих превращать красивых детей в страшных уродцев. Правда, они сказали, что не смогут изменить цвет твоих глаз. Жаль! Но один глаз можно и вырвать. Затем с удовольствием посмотрю, как они растянут твой рот от уха до уха, вынут хрящ из носа и превратят волосы в жухлую солому; твоя кожа, которая сейчас, как теплый бархат, касается моей щеки, станет похожа на затвердевшую грязь. Они так же ловко лишат тебя красоты, которая ограбила меня, как я срываю эту травинку... Они уверили меня, что превратят тебя в самое безобразное создание на свете. Иначе я их убью. Как только это будет сделано, ты можешь свободно пойти к своему возлюбленному. Боюсь только, что ты не любишь его так, как я любила Деметрия.

Мелицента ничего не ответила. Тогда Каллистион сказала:

- Все мы, женщины, знаем, моя сестра, о предписанном нам проклятии. Любить мужчину, зная, что он любит лишь губы и глаза, которые дала нам взаймы юность... К тому же ненадолго! Разве это не жестоко? Вот почему мы жестоки... Постоянно в мыслях, а когда представляется случай, то и на деле.

А Мелицента ничего не ответила. Поскольку их любовь с Перионом.настолько возвышенная и прекрасная, что творила музыку из печали и выжимала новые силы из несомого креста так же, как получают лекарства из горьких трав, - здесь никем, как она знала, быть понята не могла.