Джеймс Кейбелл - Domnei (Сказания о Мануэле - 4)

Затем Деметрий сказал:

- Я должен изведать сомнительное изгнание. Я был силен и храбр, я громко смеялся, я много пил, но Небеса более не хотят, чтобы Деметрий существовал. Я не могу предаваться унынию, поскольку слишком скоро покину все то, что любил. Я прощаюсь со всеми развлечениями и забавами, с победами в сражениях, с богатыми нарядами из меха и шелка, с шумными пирушками, с музыкой, с тщеславным блеском самоцветов и ярким солнечным светом. Я прошу у каждого лишь сострадания и прощения...

- Я печалюсь, в основном, потому, что должен оставить Мелиценту одну в этом опасном краю, беззащитную перед злобой тех, кто хочет причинить ей вред. Я был знаменитым воином, я был могуч и мог надежно ее защитить. Но Судьба нанесла мне смертельный удар. Необходимо, чтобы я ушел туда, где грешники, неважно, в коронах или в лохмотьях, ищут незаслуженного милосердия. Я прощаюсь со всеми, кого любил, со всеми, кому принес горе, а главное, с тобой, дорогая Мелицента, и в основном у тебя я прошу сострадания и прощения...

- О глаза, волосы и губы Мелиценты, которую я любил так долго, что не испытываю сейчас чувственного желания. Однако на смертном одре я взываю к чистой душе Мелиценты - единственному противнику, которого я, Деметрий, никогда не смог победить. Я был хищным зверем, и, как зверь, я приходил в ярость, видя, что ты так непохожа на меня. И сейчас я, умирающий зверь, прошу у тебя не любви, поскольку это дело прошлого. Я прошу у тебя жалости, которую я не заслужил, и прощения, которого не достоин. Побежденный и бессильный, я прошу у тебя, о душа Мелиценты, сострадания и прощения...

- Мелицента, возможно, когда я умру и ничего не останется от Деметрия, кроме могильного камня, ты поймешь, что я любил, даже когда ненавидел, то божественное, что есть в тебе. Поскольку ты - женщина, ты когда-нибудь возьмешь в свои ладони лицо твоего любимого, как никогда не брала мое, Мелицента, и беззаботно расскажешь ему о моей глупости; и поскольку ты женщина, ты потом вздохнешь и не откажешь мне в сострадании и прощении.

Она, которая была щедра на милосердие, дала ему и то, и другое. Появился Орест, а за ним по пятам следовал Агасфер, и Деметрий отослал Мелиценту в Сад Женщин, чтобы сын и отец смогли поговорить наедине. Она оставалась там около получаса, как и велел ей наместник, в последний раз повинуясь его извращенной воле. "В последний раз! Разве это не странно", подумала Мелицента.

Это была не только радость, которой так давно не знала Мелицента. Скорее, это было новое восприятие мира. Мир казался Мелиценте прекрасным.

И в самом деле, Сад Женщин в это утро доставлял наслаждение всем органам чувств. Цветущий жасмин образовывал живые изгороди; дорожки были посыпаны свежими опилками, перемешанными с шафраном, киноварью и перемолотой в порошок слюдой; на деревьях зрели плоды, а под ними струились ручейки. Светило солнце, а со всех сторон раздавалось птичье пение. На деревьях резвились павианы, священные животные Луны. Тут же стояла фигура женщины, высеченная из черного камня, у которой были покрытые эмалью глаза и три ряда грудей, а нижняя часть тела была невидна. На сверкающем пьедестале грелись на солнце хамелеоны с раздутыми зобами. Вокруг Мелиценты благоухали розы и левкои, нарциссы и амаранты, фиалки и лилии.

Таков был мир, в котором жила Мелицента, знающая, что Перион ее любит.

Этот мир казался Мелиценте прекрасным. Он был создан для Вечной Любви, чтобы люди могли здесь достойно служить любви. Были здесь и боль, которую надо терпеть, были и время, и бренность, и лишения - но все это существовало лишь для того, чтобы любовь могла над этим посмеяться; пара морей, которые любовь могла раздвинуть; поверхностная мудрость, которую любовь отрицала; придуманные людьми законы, на которые любовь не обращала внимания, - все это не более, чем физические препятствия. Преодолев их, влюбленные получали право войти, рука об руку, в рай, где правит Вечная Любовь.

Вот о чем думала Мелицента, которая знала, что Перион ее любит.

Она сидела на каменной скамье и расчесывала свои золотистые волосы, не обращая внимания на появившуюся седину. К ней подошел павлин и стал наблюдать за ней блестящими глазками. Он наклонял свою сверкающую голову то в одну сторону, то в другую, словно дивясь еще одному сияющему, красочному существу, которое казалось таким счастливым.

Она не осмеливалась думать о предстоящей встрече с Перионом. Вместо этого она посвятила ему песенку, в которой не было ни единого слова, так что невозможно ее здесь воспроизвести.

Вот так жила Мелицента, которая знала, что Перион ее любит.

ГЛАВА XXIV

Как правил Орест

Мелицента вернулась во Двор Звезд. Когда она входила, Орест снимал красную подушку с лица Деметрия. Глаза стоявшего рядом Агасфера были так же невыразительны, как глаза змеи.

- Великий наместник возложил на меня весьма неудобные обязательства, сказал Орест. - Великий наместник покинул нас, чтобы своим великолепием усилить сиянье Елизиума.

Она поняла, что молодой человек задушил собственного отца, и убедилась, что Орест был истинным сыном Деметрия.

- Иди, - сказал Орест, - иди и помни, что теперь здесь хозяин я.

- В какую дверь? - спросила Мелицента, еще надеясь на что-то.

Но он, словно устыдившись, указал на вход в Сад Женщин.

- Я не питаю вражды к тебе, чужеземка. К тому же моя мать хочет поговорить с тобой, а мне нужно совершить одну сделку с Агасфером.

Мелицента поняла, кто внушил Оресту мысль об убийстве наместника. Казалось несправедливым, что Каллистион ненавидит ее так сильно. Но Мелицента припомнила нечто, касающееся госпожи Мелюзины, и не удивилась ненависти Каллистион и тому, что совершил ее сын.

- Я должна перенести все неудобства и, может быть, пытки еще какое-то время... Но сегодня у меня есть хорошее средство от любых неприятностей, сказала Мелицента и величественно, как и подобает принцессе, она прошла мимо Ореста и опустилась на колени перед тем, кто еще вчера был ее хозяином.

- Прощаясь, я не нахожу слов ни для проклятия, ни для восхваления. Тобой трудно восхищаться, Деметрий. Но ты отправляешься в жуткое путешествие, и в моем сердце сохраняются воспоминания о долгих годах, в течение которых ты по-своему был добр ко мне. Нашей сделке пришел конец. Я по собственной воле продала то, что ты купил. Я не смею тебя упрекать.

Затем Мелицента взяла в свои ладони его мертвое лицо: так матери ласкают своих сыновей.

- Если б я сделала это, когда ты был жив, - воскликнула Мелицента, потому что я понимаю сейчас, что ты по-своему меня любил. И я молю, чтобы ты узнал, что я очень счастлива. Думаю, что это сейчас порадует и тебя. Меня превратят в рабыню, Деметрий, там, где благодаря твоей доброте я жила, как царица. Меня ждут лишения, которые я должна выдержать в одиночестве. А возможно, меня ждет что-то гораздо худшее. Но я узнала наверняка, что любовь не пройдет, что узел, который связывает мое сердце с сердцем Периона, нельзя разрубить. Жизнь - более емкое понятие, чем мы с тобой предполагали! И в моем сердце глубокая жалость к тебе, Деметрий, потому что ты так и не нашел любви, которой я стремлюсь быть достойной. Сама того не ведая, я была проклятьем для тебя, как и ты - сейчас я уверена, - стал, вопреки своей воле, проклятием для меня. Я заключаю с тобой новую сделку и кричу в твои уже неслышащие уши: "Прощение за прощение, Деметрий!"