Андрей Дмитрук - Морская пена

- А мы-то думали, где это он пропадает целыми днями, - мычал Урук, - а он, оказывается, вот оно что! Школу открыл для ублюдков, ему Избранные не компания!

Ненависть солдафона, ассенизатора Империи, к человеку утонченной жизни и чистого труда, ненависть твари, знающей только убогие плотские желания, к натуре развитой кипела в издевательском тоне Урука.

Вот и роща - запах козьего помета, трава, вытоптаная копытами. И пятнисто-зеленый вездеход, квадратная лягушка с запасным колесом на заднице, уткнулся в кусты рядом с желтым пескоходом Шаршу, будто оба щиплют пыльную листву. Совсем близко поляна, откуда доносится щебет голосов...

Урука, видимо, вдохновила новая мысль.

- А вот что ты Кругу скажешь, голубчик? А? - спросил он Шаршу, открывая дверцу своей машины.-- Ты же перед Кругом так не отмолчишься, он тебе покажет, откуда ноги растут!

Водитель хихикнул, усаживаясь за штурвал песко-хода. Урук пихнул Шаршу под ребра, и врач неожиданно для самого себя взбеленился от этого тычка.

- Ты, вонючий боров!- заорал он в лицо начальника поста, сразу ставшее багровым.- То, что я скажу Кругу - я скажу Кругу, а не такому мешку г... Понял?!

Шаршу не успел защититься, как Урук, подлая душа, ударил его ногой в пах.

Сквозь нестерпимую боль Шаршу едва разобрал, что его куда-то тащат. Где-то далеко, словно под облаками, затрещали пистолетные выстрелы. Усилием воли одолев тошноту, Шаршу извернулся, встал на колени.

Совсем рядом лежал Урук с короткой стрелой в затылке.

Водитель, стоя в пескоходе, палил по кустам.

- Эй, - крикнул Шаршу,- ложись, дурак!

Но тот не успел внять совету. Нелепо загребая руками, он грохнулся на дно машины...

Когда Кси-Су приблизился к доброму богу, перекинув лук через плечо, а друг его Падда, тоже с луком, благоговейно притронулся к ноге божества, тогда Энки, обратив на него дивные глаза свои, произнес нараспев:

- Что же вы со мной сделали, дети? Что же вы с собой сделали?

Надо полагать, Урук раззвонил на посту, что хочет проверить: не околачивается ли поднадзорный лекарь в деревне коротконосых. Значит, если пятнистая машина не вернется засветло, ночью тут появятся бронетранспортеры.

Шаршу подумал, что лично для него выход все-таки есть. Отвезти трупы на пост, показать стрелы. Коварная засада. Он, Шаршу, спасся чудом.

Но он тут же устыдился своей мысли.

Как бы то ни было, племени и ему теперь оставалось одно: оставить старое место и уходить куда глаза глядят, на дремучие острова дельты.

Вокруг Шаршу сверкали зубы и белки глаз. Гордая Уму на правах верховной жрицы отвешивала кому-то затрещины - начинался священный поход под водительством белого божества, прочь из страны демонов!

Ярко серебря безветренную гладь, выделив каждое перо на кронах пальм, под рокот родовых ритуальных бубнов поднималось над ложем двух могучих рек чуждое узору созвездий голубое чудовищное светило.

Как огромен сегодня его диск! На голубоватом серебре видны темные пятна. Да, именно сегодня, в день убийства... Волей-неволей поверишь в сверхъестественное.

Ночь как день - и не спрятаться от самолетов,

XII

Тончайший крючок дрогнул в пальцах, ожег болью. За дверью громыхали кованые ботинки, словно целая рота охранников ломилась коридором. Сквозь каменную толщу рыдала, выматывая душу, сирена тревоги. Потом стало тихо. Необыкновенно тихо.

Слух Орианы привык давно к постоянному жужжанию бесчисленных моторов за стенами, ритмичному чмоканью насосов. Так было на Черном Острове, так продолжалось в недрах Меру. А теперь все звуки оборвались, будто она оглохла. Да и не она одна. Вскочили из-за столов рабыни, беспомощно растопырив мокрые пятерни. Еще мгновенье - и погасли лампы над головами. Жалобно, как птицы, заголосили женщины; толпясь в темноте, они касались друг друга руками и каждое прикосновение причиняло лютую боль изувеченным пальцам.

Дрогнул под ногами крытый линолеумом пол - и заходил ходуном. Что-то ухнуло и посыпалось стеклянным дождем в соседней комнате. Пол накренился, как палуба.

Катались-перекатывались над перекрытиями жернова глухого грома. Несколько рук вцепились в Ориану, оглушили надсадные вопли. Кто это был? За год она не узнала даже имен женщин, сидевших рядом с ней, - разговаривать запрещалось.

Долго искала дверь. Наконец с размаху всем телом навалилась на стальной щит, боком упала в коридор.

Громыхало и гудело вокруг так, будто в недрах Меру проснулся вулкан. Своды кольцевого коридора зловеще озарились пламенем. Ориана невольно двинулась вперед. За поворотом пылал приваленный глыбами автокар, чуть ближе зеркальной каской уткнулся в стену охранник - вместо ног у него было нечто мокрое, жуткое... Она бросилась обратно.

Пол, круто накренясь, увел Ориану в пустоту, под коленями и ладонями оказались обшитые кожей ступени. Разумеется, эскалатор не действовал. Боясь напороться на пробку обвала, она осторожно пошла вверх. Подъем оказался изнурительно долгим, гора много раз сшибала ее с ног. Вернулась боль в кончиках пальцев, приглушенная лихорадочным возбуждением первых минут. Словно Ориана схватилась за раскаленное железо.

Быть может, упала бы она, скуля, как израненное животное, на лестнице, залитой водой, ждать приговора судьбы, если бы эта самая судьба не оказалась благосклонной к ней. Вихрь снежной пыли с надсадным воем вдруг окатил Ориану. Не раздумывая, она бросилась навстречу холоду и поползла по вентиляционной трубе, наполовину сбритой камнепадом...

И вот она увидела мир, исхлестанный ревущим ураганом, и призраки гор, словно трепетавших перед мощью бури, и поземку из котящихся каменных глыб.

Не родись Ориана рабыней, не испытай за тридцать два года жизни всевозможные унижения, муки, гибель сына, не узнай она, как проваливается под ударом человеческий череп и что чувствует человек, когда на протяжении года ему раз в семь дней срезают кожу на пальцах, - не пройди она такую школу, может, и надломилась бы ее душа от увиденного зрелища. А так вынырнув из преисподней, коченея в одном клеенчатом фартуке и шортах, чуть ли не равнодушно вглядывалась она в шквальную мглу. Туда, где низко-низко нависал тускло-серебряный пятнистый шар величиной в двадцать солнц. Полустертый, блеклый Диск, сбежавший в глубину неба от бога-завоевателя, казался таким крохотным и перепуганным.

XIII

...И вот ты расстанешься с этим местом - и никогда не увидишь его снова, ибо превратится оно в воду.

"Сказка потерпевшего кораблекрушение" (Египет).

...Отворились все колодцы великой бездны, и ставни неба открылись, и был на земле ливень сорок дней и сорок ночей... И вода поднялась на земле так, что покрыла все высокие горы подо всем небом. На пятнадцать локтей поднялась она над горами, покрыв их. И погибла всякая плоть, какая движется по земле.