Андре Грилей - Последняя планета

Небо спасает нас, так оно прекрасно. Слишком дорого мы платим за эту красоту, но все же восхитительное зрелище.

Симфония пастельных тонов на безоблачном голубом небосклоне была несравнимо выразительнее и богаче концертной пьесы, которую они слушали.

Кто несет ответственность за все, что здесь происходит? Какие призрачные силы принимают решения? На «Ионе» все просто и ясно. Там всегда известно, какие группировки и фракции входят в данном году в Совет Настоятельницы, кто подчиняется ей и Аббату и Помощнику Аббата. Всегда ясно, к кому нужно обращаться в тех или иных обстоятельствах.

Здесь все было безразлично, загадочно, покрыто тайной. «Комитеты», «Руководители», «компьютеры»? Бессмыслица какая-то. Кто-то же должен управлять всем этим. Кто конкретно?

А может быть, развитая цивилизация стала настолько древней и устоявшейся, что в этом нет необходимости?

По крайней мере, треть рециркуляционной системы не функционировала. Два ручья пересохли, и их вымощенное камнем русло четко вырисовывалось на солнце. Ему сказали, что они будут приведены в порядок «вскоре». Однако, слова звучали скорее как избитая фраза, чем как твердая уверенность в том, что ремонт действительно на подходе. Один из двух лифтов в жилом небоскребе Эрни и Сэмми также простаивал и «вскоре» должен был быть пущен. На вопрос, как долго он не будет работать, Симусу объяснили, что а). Он не должен задавать подобных вопросов и б). Несколько месяцев.

— Комитет, отвечающий за ремонт, очень загружен. Слишком многое необходимо сделать. Существуют определенные приоритеты очередности выполнения. И мы, не знающие всего, должны терпеливо ждать. Жаловаться не годится.

Это следовало понимать таким образом, что энергичная Самарита и хотела бы от нетерпения пожаловаться, но вынуждена сдерживать себя.

В обществе, располагающем богатствами и ресурсами для таких длительных простоев не было объяснения. Кроме, пожалуй, бюрократической некомпетентности, о которой он только читал, но ни разу не испытывал на собственной шкуре в стенах тесного и вздорного монастыря.

Если ремонтная бригада не появилась в течение пятнадцати минут, вы разыскиваете ответственного и задаете ему несколько вопросов о том, не страдает ли он дурной наследственностью, склонностью к сексуальным извращениям, и не считает ли он целесообразным предпринять немедленно выход на постоянную индивидуальную орбиту.

Конечно, кое-что вы услышите в ответ, но после этого он приходит со своей угрюмой бригадой и делает дело, после чего пропускается стаканчик-другой. И не надо ждать месяцами.

— А вопрос о том, когда обзаводиться детьми, тоже решает компьютер?

— Беременности санкционируются Комитетом по Беременностям, — медленно произнес Орнигон. — Разрешение дается только после тщательных проверок. Редким семьям позволено три беременности, обычно — две, чаще всего — одна. Иногда запрещается вообще.

В дополнение к этому, младенец проходит квалификационный отбор на жизнь. Если он не проходит отбор, то от него избавляются. Очень трудно получить разрешение на дополнительную беременность, — Орнигон помолчал. — У нас был второй ребенок… дочь… был небольшой дефект… — И добавил грубо: — Жаль, конечно, но существует социальная плата за такие дефекты, которое общество, подобное нашему, просто не может себе позволить. В любом случае, ребенок не мог бы быть счастливым.

— Что-то подобное происходит и с пожилыми людьми? — поинтересовался О'Нейл, начиная догадываться, почему он так редко встречал стариков.

— Как я понимаю, любая активность «прерывается» в период между семьюдесятью двумя и девяноста годами.

Возможно применение и более раннего предела, иногда в случае болезни устанавливается более ранний срок, чем официально установленная дата.

Вас интересует, как мы «прерываем» деятельность, но вы не решаетесь спросить?

О'Нейл кивнул и, допивая капли ликера, старался не выдать своего ужаса.

— На Фестивале, посвященном сбору урожая, — объяснил Орнигон. — Они уходят к богу! Они становятся одним целым с Зилонгом.

— Человеческое жертвоприношение? — О'Нейл задыхался, его собственный бумажный стаканчик превратился в скомканный плотный шарик.

— Когда-то давно так было, Благородный Гость. Теперь мы стали слишком цивилизованными, чтобы поступать так. Все происходит совершенно безболезненно, никакой боли — легкий способ завершить деятельность. По крайней мере говорят, что легкий. У нас нет свидетельств от тех, кто через это прошел.

Заметив, что О'Нейл тяжело дышит, перегнувшись через перила, он слабо улыбнулся.

— Вы шокированы нашими обычаями. Они отличаются от ваших? У нас гуманные мотивы, никто не хочет быть в тягость на старости лет. Всегда утверждалось, что они не были бы счастливы…

Они молча стояли рядом, наблюдая за угасанием солнца.

Уже позже, оперевшись на другой маленький мостик над быстро несущимся стоком, он подумал о том, что этот блистательный мир наполнен жестокостью до краев. Но существовал несмотря на это. Собственно, почему все в космосе должны становиться кельтами-анархистами, как таранцы? Он выпрямился. Хотел направиться домой, но вдруг потерял направление к «жизненному пространству».

Да, таранцы — сумасшедшие, но они любят детей, даже трудных, особенно трудных. И они ценят стариков за их мудрость, повествования, великодушие.

Это не просто отличие в подходах, горячо убеждал себя Симус. У них прекрасно развитое общество, мы — варвары.

Но правда на нашей стороне, черт бы их побрал.

Затылок буквально разрывался от ноющей боли, как никогда прежде. Он ощутил гнилостный запах, словно под самым носом раздавили испорченное яйцо. Одновременно кто-то сильно обхватил его плечи и запястья. Он попытался резко освободиться, но они надавили еще сильнее, прижимая его к земле.

Симус почувствовал тошноту, силы покидали его. Закружилась голова, сознание угасало. Он пытался бороться, но мускулы расслабились и отяжелели.

Его рывком подняли над перилами и скинули вниз. Он успел ощутить, что вода очень холодная и грязная.

Самая настоящая клоака, вяло подумал он, уходя на дно. Он предпринял отчаянную попытку вынырнуть, но его заторможенное тело тянуло вниз. Еще одна отчаянная попытка, и рука зацепилась за каменный парапет. Он попытался прижаться к нему, рука скользила. Последняя надежда на спасение пропала. Поток нес в темноту. Ему хотелось молиться.

Вдруг кто-то уверенно подхватил его. Он уступил этой силе. В кромешной темноте его потащили к берегу, с трудом вытянули из воды, заставили встать на подгибающиеся ноги. После этого, пропитанного запахом нечистот, подвели к зданию, по короткому пролету ступеней в помещение. Он упал на жесткую кровать.