Михаил Грешнов - Эхо (Сборник фантастических рассказов)

Когда это было — встреча, разговор с ним? Прошло четверо суток.

Вечером Грин оставался в номере, вспоминая, даже пытаясь записать что-то из виденных снов. Ночь провел беспокойно, а утром решил поехать в известную ему лавочку. Что-то толкало его и что-то отвращало от свидания с продавцом. И чтобы окончательно разобраться в своих ощущениях, Грин вышел из автобуса раньше — на улице Пуатье. Что он ответит странному человеку? Тот, конечно, спросит о снах. Может быть, Грин упустил возможность общения? Хотя бы с гигантами? У них высокоразвитая цивилизация. Но что сделал Грин, чтобы войти с ними в контакт?..

Чувство смятения не покидало Грина, пока он не дошел до знакомой улочки. Вот сейчас он свернет за угол и увидит вывеску «СНЫ».

Грин свернул за угол, но знакомой вывески не увидел. Лавчонка была на месте: витрина, дверь, ступенька, вышедшая на тротуар. Но вывеска… Вывеска была другая: «Пуговицы». Грин замедлил шаги, подошел вплотную. Сквозь стекла витрины, соединенные встык, он увидел продавщицу с накрашенными губами, взбитой прической и перед ней на прилавке — картонки с пуговицами. На витрине не было надписи «Сны на выбор». Лавочка была та же, но продавщица и товар в ней — другие.

Грин не зашел в лавочку, прошел мимо. Вернулся и прошел еще раз. На улице никого не было, утро нераннее: все, кому нужно, разошлись на работу, школьники — в школу.

Одинокая фигура Грина, видимо, привлекла внимание прохожего.

— Англичанин, сэр? — спросил он. — Угадываю по трости. Она у вас, как у Шерлока» Холмса. Кого-нибудь ищете?

— Здесь была вывеска… — нерешительно начал Грин.

— «Сны»? — подсказал прохожий.

— Да, «Сны», — утвердительно кивнул Грин.

— Полиция, сэр, — ответил прохожий. — Наряд полиции! Кто-то донес на продавца.

Грин стоял, ожидая, что еще скажет собеседник.

— Удивительнее всего, сэр, — заговорил тот, — когда полиция наскочила на лавку, здесь уже были пуговицы.

Собеседник засмеялся, обнажив на миг редкие зубы:

— Представьте их физиономии, сэр!

— Куда же делся товар, вывеска? — спросил Грин.

— Никто не знает. Испарились. — Собеседник опять засмеялся. — Так, во всяком случае, говорят все, — добавил он.

— И вы верите? — спросил Грин.

— Почему бы не верить? Атомный век, поиски в космосе… А вам понравились сны? — вдруг спросил собеседник. — Хотя бы один?

— Не понравились, — ответил Грин. — Ни один. — К нему вернулось то же мрачное настроение.

Собеседник вздохнул:

— Жаль, сэр. Как трудно наладить контакт между галактиками. Ужасно трудно! Особенно между цивилизациями, которые ценят форму, а не содержание. Принимают, так сказать, по обличью…

Грин промолчал. Собеседник минуту помедлил и стал прощаться:

— До свидания, сэр. Желаю вам удачи в делах.

Приподнял шляпу. Концы ушей его были закругленные, розовые, покрытые белым пухом.

— До свидания, — сказал он еще раз и, не глянув Грину в лицо, повернулся и пошел вдоль по улице. Завернул за угол.

А Грин с удивлением заметил, что не может сдвинуться с места, точно прирос к асфальту. Не сдвинулся с места до тех пор, пока незнакомец не исчез за углом. Только когда он исчез, оцепенение прошло и Грин кинулся вслед за ним. Но было уже поздно: на улице никого не было. Ни души.

НИКОЛАЙ ЧУДОТВОРЕЦ

I

Учитель-пенсионер Николай Иванович Волин вышел на прогулку, как обычно, в восемь часов. Четвертый год он не работает — оставил школу и превратился в свободного человека. У него масса времени, с которым он не знает, что делать. Время осаждает его с утра до вечера и даже ночью, когда не спится. Школа перешла от него к дочери, тоже учительнице, Ольге Николаевне. Живут они вдвоем. Жену Николай Иванович похоронил, когда девочке шел пятый год. Сейчас Ольге — двадцать один.

Сельцо Битюжное, из сорока четырех дворов, лежит на холме и состоит из двух улиц — центральной и боковой. На центральной улице клуб, магазин и бригада, с широким двором и навесом, под которым прячутся от дождя сеялки, бригадная автомашина. Школа и домик Николая Ивановича в начале улицы, на холме, а внизу протекает речка — Зеленая. Тут же, между холмами, лес: черемушник да калина.

В лесу Николай Иванович знает каждую мочажину и тропинку. Он и сейчас идет по улице, к лесу. Не спешит, да и спешить ему не к чему. Останавливается у бригадных ворот. Раньше здесь был колхоз «Заря», а теперь — бригада. Основная власть на селе — бригадир Лапшин, бывший ученик Николая Ивановича. Как раз он вышел из бригадного дома.

— Отдыхаете? — спрашивает у Николая Ивановича.

— Отдыхаю, Сережа.

— Все в лес? — Бригадир знает привычки старого учителя.

— Хожу-брожу. Гербарий Оленьке делаю.

Учитель еще поговорил бы с бригадиром, но тому недосуг: поправляет подпругу на лошади — едет в правление, в Жарове.

Перейдя мост через Зеленую, Николай Иванович сворачивает с дороги в гущину леса. Нужно нарвать горицвета. Растет горицвет на Круглой Поляне. Спуститься в ложок, потом подняться на Скальную Гриву — тут и Поляна.

Покой и сонная зелень обступают учителя. Тропинка петляет среди деревьев — его тропинка, Николая Ивановича. Он протоптал ее. Умрет — а тропинка, след его на земле, останется. Но еще много дней Николай Иванович будет ходить сюда так, как сейчас.

Спустился в ложок. Здесь сырее, выше трава. А вот и подъем на Скальную Гриву. Там и тут встречаются полянки-латочки. Старик пробирается от одной полянки к другой и вдруг останавливается. Впереди голоса — женский, взволнованный, и мужской, внешне спокойный, но и в нем проскальзывает тревога:

— Неужели застряли, Бин?

— Потерпи, Лола, пока не знаю причины.

— Я боюсь…

— Чего ты боишься?

— Кто-нибудь обнаружит нас.

— Место заброшенное. И неполадка, я думаю, пустячная.

— В каком мы году, Бин?

— В тысяча девятьсот семьдесят пятом.

— О, Бин…

Странные звуки, будто железо царапает о железо. И опять:

— Бин…

— Что, Лола?

— Вдруг это надолго?

— Не знаю. Что-то с ведущим контуром.

Голоса — впереди и чуть в стороне от тропинки. Николай Иванович сделал два-три шага, раздвинул кусты. Сперва он ничего не понял: увидел что-то голубое с золотом и двоих, наклонившихся, как ему показалось, над выпуклым зеркалом.

— Помоги мне выправить. — Мужчина упирался в зеркало руками, как если бы хотел приподнять его.

Женщина тоже уперлась руками в зеркало — руки ее были голыми до плеч, тонкими и нежными.

— Тяжело, Бин… — пожаловалась она.