Джон Бойд - Последний звездолет с Земли

- Поймали птенчика, гражданин сержант, - доложил человеку за письменным столом один из полицейских, арестовавших Халдана.

- Имя и генетический код? - спросил сержант, окинув юношу холодным, рыбьим взглядом, каким обычно специалисты смотрят на пролетариев.

Халдан, в свою очередь спрятавшись за маской специалиста, назвал свой код.

- По какому поводу он арестован, Фроули? - спросил сержант полицейского.

- Подозрение в сожительстве и оплодотворении женщины другого класса. Девчонку мы отвезли на врачебную экспертизу. Данные поступят вечером.

- Отправьте его в камеру и составьте рапорт, - приказал сержант.

- Одну минутку, гражданин сержант. - Долговязый слез со скамьи и подошел к ним. - Могу я задать несколько вопросов арестованному?

- Конечно, Генрих, - ответил сержант, - он принадлежит обществу.

Штатский вытащил из кармана блокнот и огрызок карандаша. Под полупальто мелькнула блуза. Халдан успел разглядеть заляпанную пивом или соусом представительскую эмблему четвертого класса.

На лице штатского сквозь веснушки пылал нездоровый румянец. У него была рыжая шевелюра и отвратительно торчащий кадык. В уголках тонких губ скопилась слюна, а исходящий изо рта аромат виски заглушал запах дезинфицирующего раствора. Будь он собакой, за круглую форму голубых глаз его причислили бы к кокер-спаниелям. Однако он не был собакой - он был газетным репортером.

- Зовут меня Генрих, я представляю "Обсервер".

Он произнес это с таким задумчивым видом, будто его работа действительно была поводом для размышлений.

- Ну и что? - спросил Халдан.

- Я случайно услышал ваш генетический код и имя. Еще один М-5, тоже Халдан, умер в этом году второго или третьего января. Халдан-3, насколько я помню. Это что, ваш отец?

- Да.

- Ужасно жаль, что он умер. Он бы мог вам помочь. Вы не согласитесь сообщить мне имя и генетический код девушки?

- Зачем?

- Вы избавили бы меня от лишней работы. Я, конечно, могу получить информацию от сержанта, но он все узнает только поздно вечером. Если вы не скажете, мне придется ждать. Сюда не часто заглядывают специалисты. Тем более по обвинению в оплодотворении, вот вам и тема для передовицы.

Халдан хранил молчание.

- Есть другая причина, более важная, - продолжал репортер. - Я занимаюсь не только сбором материала, но и сам пишу статьи. Ваша история попадет к читателю в том виде, в каком я ее подам. Все зависит от меня. Я могу изобразить вас этаким интеллектуалом, по рассеянности забывшем об осторожности - пролетарии будут в восторге. Для них удовольствие, если специалист сваляет дурака.

С другой стороны, я могу представить вас, как положительный типаж, который избрал риск, потому что страстно желал этой девушки и решил: "К черту, ведь даже руку не подают в перчатке!". В этом случае для черни вы будете героем.

- Какое мне дело до того, что обо мне подумает чернь?

- Сейчас никакого. Но черед две недели это может иметь огромное значение. Ведь через две недели вы станете одним из них.

Откровенность и логика репортера понравились Халдану. Генрих принадлежал к К-4, категории, всего каких-нибудь десять лет назад причисленной к специалистам, и жизнь его наверняка была не сладкой. День за днем просиживать в полицейских участках, наблюдая подонков общества и пытаясь соткать для читателя многоцветное полотно, пусть не слишком красивое, но, по крайней мере - интересное.

Генрих, конечно, сочувствовал несчастным, с которыми сталкивался запах виски, исходящий от репортера, лучше всего свидетельствовал о его внутренних противоречиях.

Халдан увидел, что имеет дело не с бездушным представителем журналистской братии, а с нормальным человеком, одолеваемым своими заботами, который, как щитом, прикрывается своей профессиональной, гордостью. А когда гордость не спасает, прибегает к алкоголю. Впервые в жизни юноша почувствовал симпатию к почти незнакомому человеку.

- Генрих, а почему ты так торопишься домой? - дружелюбно спросил он, отбросив официальность.

- У меня жена. Она простая женщина, но очень беспокоится за меня. Говорит, что я слишком много пью. У нее сегодня день рождения, вот я и хочу сделать сюрприз, и хотя бы разок прийти к ужину вовремя.

- Генрих, я не могу позволить, чтобы жена ждала тебя в день своего рождения.

Халдан сообщил репортеру имя и генетический код Хиликс.

- Только обойдись с ней помягче в своей статье. Доброта - единственное ее преступление.

Несоблюдение принятых форм в разговоре со специалистом было бестактностью, а просьба о сострадании, даже по отношению к третьему лицу, граничила с фамильярностью и была проявлением сентиментальности. Халдан вовсе не собирался ни о чем просить, но ощутил тайную поддержку этого худого человека.

Юноша сочувствовал репортеру - и это рождало ответное сочувствие. Журналист пожал руку молодого человека.

- Удачи, Халдан.

Возникшие симпатии не ограничились дружеским рукопожатием. Взглянув в сторону сержанта, Халдан обнаружил, что в его взгляде исчезла враждебность. Полицейский Фроули положил ему на плечо руку и почти ласково пригласил:

- Пойдем, сынок.

Он проводил заключенного до камеры, отпер дверь. Внутри были стул, нары и стол, на котором лежала Библия; стены оклеены обоями. Если бы не решетки на окнах, это был бы обычный гостиничный номер.

Халдан обернулся к Фроули.

- Как вы о нас узнали?

- Нам сообщил твой приятель, Малькольм. Позволив тебе воспользоваться квартирой, он испугался обвинения в пособничестве. Я не должен тебе этого говорить, но ты не такой, как другие специалисты. Ведешь себя, как нормальный парень.

В ушах еще звучал сомнительный комплимент полицейского, когда Халдан, усевшись на краю нар, стаскивал ботинки.

Арест явился трагедией, но два события придали юноше сил. Одно из них произошло в полицейском участке - ему удалось перебросить шаткий мостик между собой и другими людьми.

Другое событие произошло раньше, еще в квартире, когда инспектор уводила Хиликс. В последний раз взглянув на любимую, он не увидел в ее лице следов страха или беспокойства. Лишь гордость и ликование, словно ее возлюбленный был святым, и она радовалась возможности разделить с ним мученичество.

Много месяцев юноша не спал так крепко, как этой ночью, и проснувшись поутру совершенно отдохнувшим, он с аппетитом приступил к завтраку.

Для его сознания наступил второй этап ледникового периода, но Халдан очень медленно привыкал к холоду. Чувства и заботы задевали его не больше, чем мертвеца. Отчаяние без тени надежды оказалось хорошим лекарством от боли.

Через час после завтрака дверь открылась, и в камеру, словно веселый порыв ветра, ворвался молодой улыбающийся блондин с папкой. Он тут же протянул руку и представился: