Владимир Казаков - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1973. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

Было солнечное субботнее утро. Очереди отдыхающих москвичей тянулись к аттракционам, к тиру и к комнате смеха; откуда-то издали ветер доносил ритмы, предназначенные для танцев. Я пришел в парк, чтобы культурно стряхнуть с себя усталость напряженной недели, и колесо обозрения (очень часто его неправильно называют «чертовым», путая с другим аттракционом), на мой взгляд, отвечало этой цели как нельзя лучше.

Совершили первый круг. Сверху парк был похож на калейдоскоп с быстро меняющимся рисунком.

— Простите, — тихо и очень вежливо сказал мне мой сосед по решетчатой кабине, — это у вас, я вижу, фантастика?

Сосед был в спортивном пиджаке, из-под которого выглядывал спортивный свитер. Пиджак и свитер туго натягивались на юных, но уже широких плечах. Лицо собеседника пылало загаром, над которым, как можно было предполагать, долго не будут властны ветры и дожди надвигающейся осени.

Я ответил на вопрос утвердительно. Обложку книги, которая лежала у меня на коленях, действительно украшали роботы, звездолеты и разнообразные конструкции — искушенному взгляду нетрудно было распознать среди них машины времени и установки для передачи мыслей на расстояние.

— Да, фантастика, — пробормотал молодой человек и сразу после этого повел себя как-то не так: сначала поерзал на месте, бросил взгляд на обложку — загадочным был этот взгляд! — и стал напряженно смотреть куда-то вдаль.

Колесо то поднимало нас вверх, то опускало вниз. Парк внизу соответственно то уменьшался, то увеличивался в размерах. В ушах свистел ветер. От остроты ощущений слегка захватывало дух…

И все это время мой сосед продолжал вести себя как-то не так. Казалось, радостное чувство высоты и движения совсем перестало его волновать. Он барабанил пальцами по сиденью, тяжело дышал, изредка продолжал бросать на обложку странные взгляды.

Я вдруг понял, что в моей душе начинает шевелиться какое-то неоформившееся еще опасение.

— Я вас прошу, — сказал наконец хрипло юный спортсмен, — вас не затруднит… Я понимаю, конечно… Это вам достаточно странно… — Он задышал очень тяжело и часто. — Только очень прошу вас, пожалуйста, уберите эту книгу… Уберите… Я не могу на нее смотреть…

Растерянно я уставился на спортсмена. Он был смущен вконец. Растерянно пробормотав: «Конечно, конечно…», я засунул книгу под пиджак и осмотрел молодого человека с головы до ног (еще на нем были синие тренировочные брюки и легкие баскетбольные кеды). Беспокойство мое стремительно нарастало. Мы были одни и к тому же были заперты снаружи. Сам я спортом уже почти не занимался. Колесо еще не скоро должно было остановиться.

— Извините, — выдавил из себя молодой человек, и сквозь спортивный загар явственно проступила краска. — Вы не думайте — Вы, пожалуйста, ничего — не думайте… Просто мне трудно, и потому…

Воцарившееся молчание было гнетущим. Колесо продолжало меланхолическую свою работу.

— Конечно, я понимаю, — снова начал юноша, пристально глядя в сторону, — вам мое поведение должно показаться…

— Ну что вы, что вы! — растерянно пробормотал я. Возникла новая гнетущая пауза.

— Возможно, у вас действительно есть причины, — начал я неуверенно, — причины, по которым фантастика вам…

— Причины? — повторил юноша очень медленно и тихо. — Вы говорите — причины?…

Он перестал смотреть в сторону и окинул меня внимательным взглядом, от которого ничто не могло укрыться. Потом опустил глаза и внимательно начал рассматривать свои кеды.

— Меня зовут Миша Стерженьков, — сказал спортсмен. — Я тут на колесе привыкаю к высоте, скоро у нас первый осенний практикум по парашюту… Недавно был по травяному хоккею, теперь вот по парашюту…

— Институт физкультуры, будущий тренер? — с сомнением (уж очень юн был собеседник) предположил я, все еще испытывая растерянность.

— Пока только техникум, — скромно отозвался юноша, и лицо его запылало. — Учусь на отделении настольного тенниса… Об институте пока только мечтаю. Недостает еще знаний… Но со временем обязательно буду и в институте!..

— Техникум физкультуры? — Удивление прозвучало в моем голосе: что делать, мне но приходилось слышать о таких учебных заведениях.

Юноша оторвал взгляд от спортивной обуви и в упор посмотрел на меня.

— Наш недавно открыли, — сказал он коротко. — Раньше ведь часто бывало, что занятия спортом мешали учебе в школе и наоборот. Поэтому попробовали совместить и то и другое в одном учебном заведении… Понимаете, — начал потом он тихо, но, чувствовалось, с огромным внутренним напряжением, — в себе мне уже нельзя носить… Книга — это последняя капля… Я должен рассказать это кому-нибудь… Конечно, нужно было бы раньше, уже несколько недель назад, но я… Поверить в это действительно трудно…

От взгляда серых честных глаз по-прежнему ничто не могло укрыться. Снова и снова внимательно осматривали они меня и в конце концов засветились каким-то особенным озарением, как это бывает в тех случаях, когда человек принимает решение, сразу прекращающее мучительную и напряженную душевную борьбу…

И еще долго в тот день я и Миша Стерженьков никак не могли расстаться: много раз вновь становились в очередь к «чертову колесу», потом постреляли в тире, померили силы, ударяя молотом по соответствующему устройству, и наконец брели по улицам, направляясь к спортивному комплексу физкультурного техникума имени Марафонской битвы.

Миша Стерженьков рассказал мне все. И, прощаясь с Мишей у входа в спортивный комплекс, возле гипсовой статуи игрока в крокет, я чувствовал, как кругом идет моя голова, не вмещающая все эти совершенно непостижимые, превосходящие любую фантастику факты, на которых основывался его рассказ.

Но слишком искренним и правдивым был тон этого рассказа, неподдельное волнение звучало в голосе студента физкультурного техникума, чтобы я мог усомниться в том, происходило ли все, о чем он мне говорил, на самом деле. А кроме того, из своей спортивной сумки, на которой латинскими буквами написано было название футбольного титана «Torpedo», последнего победителя Межконтинентального кубка для клубных команд, Миша вынимал и потом снова прятал туда подтверждающие вещественные доказательства, и среди них…

Впрочем, не лучше ли будет, если все рассказать по порядку? Потому что Миша Стерженьков, излив наконец душу, затерялся среди теннисных кортов, футбольных полей, вертикальных стен для мотоциклетных гонок и сложных гимнастических хитросплетений.

Он не взял с меня слова хранить его историю в тайне, а она просто должна быть рассказана всем. И вот теперь, в сентябре 197… года, я сажусь за пишущую машинку, чтобы уложить беспорядочный и сбивчивый Мишин рассказ в строгие и последовательные повествовательные рамки, и, словно наяву, вновь слышу его голос: