Петер Жолдош - Сверхзадача

— Таким образом, система пространства С, где существует Сид, тоже сложная, ибо в ней присутствует Юму; значит, ее следует обозначить иначе, как Ю-С. Но вместе с тем там присутствуешь и ты, Гилл, вернее, твоя сфера эмоций, и я ее ощущаю более отчетливо, чем личность Юму; сложность системы возрастает, и ее следует характеризовать как С-Г-Ю, или в иерархии активности Г-С-Ю. Но мы забываем о носителе моей личности, Тиаке… Значит, надо присовокупить еще и Т… Самое забавное в том, что мне известно твое мнение о Сиде, о Юму и о Тиаке. Естественно, что Тиака ты оцениваешь только через посредство Юму, то есть через его сущность, которая существовала в системе пространства Т, и, наоборот, комплекс сведений о Юму попадает в твое сознание через меня, то есть Тиака; именно таким путем тебе известна предыстория Юму, ныне носителя твоей психики, а прежде жившего вместе с Тиаком в племени красных охотников. Но это значит, что там жили и мы. Разве это не великолепно?

Великолепно? Гилл невольно содрогнулся.

— Ты не очень устал, Сид?

— О нет, напротив, чувствую себя превосходно. Я силен и свеж, словно проспал двое суток подряд…

— Хочешь есть?

Тиак выпятил нижнюю губу и тихонько зашипел. В памяти Юму это обозначало раздумье — Тиака, конечно. А у Гилла возникла тревога и даже некоторый страх. Второе доказательство тому, что функциональная модель Сида получилась у него слишком уж совершенной. Он либо мыслит вслух, либо работает — относительно его трудолюбия Гилл не сомневался, — и эти два вида деятельности захватывают его настолько, что он забывает о еде.

— Не знаю… Надо выяснить. — Сид сделал паузу, затем воскликнул: Да, я голоден! Очень голоден! Последний раз я ел вчера вечером. Гилл, прикажи Шарику приготовить мяса… — Разумеется, он был осведомлен и об этом. — Пусть выберет кусок побольше! И обжарит только снаружи, не насквозь! Как хорошо, что ты спросил меня, Гилл. Я все говорю, говорю и совсем забыл…

— Если так, помолчи немного. Иначе я не смогу проинструктировать Шарика.

Сид умолк, но его глаза по-прежнему безотрывно смотрели на Гилла с такой же жадной, преданной влюбленностью, как в первую минуту после прихода в сознание. Гилл едва успел передать роботу радиосигнал, как Сид снова заговорил:

— Я хотел бы пойти в библиотеку. — Неловкие пальцы Тиака барабанили по пряжкам ремней, еще удерживавшим его в кресле. — Понимаешь, Гилл, мне нельзя терять ни минуты. Надо еще столько выучить и усвоить, вернее, переучить заново, чтобы опять стать таким же навигатором, как раньше. И тогда мы…

— Хорошо. Но сейчас ты будешь отдыхать.

— Из-за фазы возможной регрессии? Видишь, и это мне известно. Ты спросишь почему? Потому что о той системе координат, где существуют только Гилл и Сид, я знаю…

Гилл потерял терпение.

— А если знаешь, молчи!

Сид обиженно хлюпнул носом, съежился в кресле.

— Хорошо. Я молчу.

Гилл с завистью подумал о Юму. Уж он-то не постеснялся бы, а я не могу; не только потому, что Сида не проведешь, он тотчас смекнет, зачем я возьму в руки инфразвуковой пистолет. Ведь на одну четверть своего сознания он думает моей головой. Главное в том, что Тиак приходится Юму наполовину братом по крови, и я его люблю. И как Юму, и как Гилл, одинаково. По-видимому, фаза регрессии будет протекать у Сида более остро, надеюсь, уж этого он не знает. Перед трансплантацией Юму подвергся более сильному облучению инфразвуком, которое хотя и притупило его мозг, но одновременно и предохранило от резких колебаний. Я получил гораздо меньше готовых комплексов, чем он, зато и меньше страдал при переходах от одного состояния к другому. А Сиду это предстоит. Наиболее трудные случаи Бенс сравнивал — пусть не совсем удачно — с цикличностью душевной болезни. Интенсивность первой фазы после пробуждения сменится глубокой депрессией в последующей. Но я должен это предупредить! Пока он будет спать, надеюсь, без инфразвукового шока, в крайнем случае обойдемся снотворным, необходимо подготовить все, чтобы не допустить соскальзывания в пропасть между двумя типами сознания. Но как? В любом случае надо выиграть время…

— Гилл, — боязливо позвал Сид.

— Слушаю.

— Ты сердишься на меня, Гилл, не знаю, за что. Я не хотел тебя обидеть.

— Ничего не случилось, Сид. Тебе только кажется.

— Но я чувствую это!

— Повторяю, тебе кажется. А это начало фазы регрессии, Сид! Самое лучшее тебе сейчас сон. Я дам тебе снотворное…

— Тиак боится, что будет больно! Не могу понять, Гилл, откуда у него этот страх? Как он может знать, ведь это другая сфера…

— Не начинай все сначала, Сид. Многого я сам еще не понимаю, но твердо знаю, что сейчас не время обсуждать такие вещи… Тебе надо спать…

— Тиаку страшно…

— Успокой его, укол лесной колючки гораздо больнее… А ты, сознательный и умный Сид, знаешь, что инъекция необходима…

— Да, конечно. Но нельзя ли таблетку?

— Таблетка подействует нескоро. Еще несколько минут, и тебе станет так дурно, что ты пожалеешь о своем рождении.

— Это злая шутка, Гилл. Ты, как никто, знаешь, что я не по своей воле… Я не хотел…

— Верно, ты прав. Но теперь оставим это. Неужели ты мне не доверяешь? Почему?

— Наверно, потому, что ты не веришь мне! Та частица Гилла, что живет во мне, недовольна и огорчена тем, что я без конца болтаю; получилось не так, как задумано. А я не могу молчать, хочу, но не могу, не могу… Неужто ты не понимаешь этого, Гилл?

Он перешел на крик, задергался, порываясь встать.

— Я не хочу! Не желаю! Я не хотел родиться во второй раз, а теперь, когда я снова жив, не хочу умирать! Гилл, я хочу жить, жить… Ты не имеешь права отнимать у меня… Не имеешь…

Пневматический шприц с легким шипением сделал свое дело. Сид затих, его судорожно сжавшиеся мышцы расслабились, он вытянулся в кресле. Гилл смотрел на него пустым взглядом. Еще один шаг, и конец.

Нет. Он будет терпеливо ждать. Глупо испытывать жалость, когда надо действовать. Не жалость к Сиду, не душевная слабость решают судьбу навигатора. Если Сид окажется способен выполнить то, ради чего возрожден из небытия, все надо вытерпеть, и эту бесконечную болтовню тоже. Существует лишь один критерий — способность выполнить предначертанное. Этот критерий действителен и для тебя, Гилл.

Иногда становишься невольной жертвой своих же благих намерений и усилий, в этом-то и проявляется самая жестокая ирония судьбы. Расплачиваешься за благородный и добросовестный труд, не обидно ли? Гилл стремился создать совершенную модель Сида, наиболее близкую тому человеку, который жил прежде. Чтобы у нового Сида были даже воспоминания о жизни там, на Земле. Но именно этим он сделал его несчастным.