Юрий Никитин - Владыки Мегамира

— Связь хороша, — выдавил варвар через силу. — Я не знаю животных, которые передавали бы такую четкую картину. Ни запахами, ни стуком, ни вибрацией почвы... Правда, самая четкая система связи у самых глупых и примитивных животных, а я ими никогда особенно не интересовался.

Семен опустил голову, пряча улыбку, отошел. Кася мгновенно вспыхнула, жалость к варвару разом сменилась острой неприязнью. Сравнил с животными! Глупыми! Примитивными!

Варвар, словно ощутив перемену ее настроения, ушел вслед за Семеном. Он, судя по его виду, не чувствовал себя ни глупым, ни примитивным. Явился дим, сладкий сок едва не выплескивался из ушей, а раздувшийся от сытости Хоша не сидел, а лежал между сяжками. Варвар с ходу принялся чистить Головастика, тот в свою очередь нашел на нем пятнышко плесени, шершавый язык едва не свалил хозяина с ног. Влад ухватился одной рукой за переднюю лапу, с треском тер миллионорублевым модулем по раздутому абдомену, постучал рукоятью, могучий как десантный танк ксеркс послушно присел, жесткая щетка с пронзительным скрипом пошла по бокам, затем варвар продраил соединительные шарниры стебелька, швы на стыках сегментов, защитные пласты кутикулы.

Не пропустил ни клочка на панцире, ксеркс вовсе забалдел, по выражению Семена — химик иногда употреблял вовсе шокирующие Касю определения, в такие мгновения она не верила, что перед ней доктор химических наук, — сейчас у грозного зверя можно украсть кошелек, обобрать с головы до ног. Кася подозревала, что если бы у бедного муравья было что красть, доктор наук и лауреат из непонятной женщинам лихости обязательно попытался бы это сделать.

— Как лижутся, — сказала Кася с отвращением. — Прямо как генсеки прошлых лет.

— Не ревнуй, — обронил Семен.

— Я? — вспыхнула Кася. — Просто смотреть гадко.

— А вдруг у них там эрогенные зоны? Касенька, не подходи с нашими понятиями. Это другой мир. Кстати, замкнутый. Муравьи, если ты знаешь, не могут жить без коллектива. Даже не могут переваривать пищу в одиночку. А этот ксеркс жив! Почему? Подумай. А тем временем просмотри комбинезон. Вон у тебя под коленом присосался мерзкий по виду грибок!

— Ткань выдержит.

— Ее проверяли на прочность в лаборатории, а здесь — джунгли.

— Ткань выдерживает все мыслимое, — повысила голос Кася. — Яды, кислоты, разрывы, проколы...

Семен смолчал. Его комбинезон блестел. Подобно Владу и ксерксу, он чистился часто — Кася ощутила неудобство, женщина, а вроде замарашки. В Мегамире во всем откапываешь первоначальный смысл: мода на чистоту явилась из жестокой необходимости — грязнули вымирали первыми. Даже в прежнем Старом Свете.

Тепло из воздуха уходило сперва медленно, затем Кася ощутила, как судороги пробегают по всему телу. В Старом мире кожа пошла бы пупырышками, а в Мегамире весь не толще прежней пупырышки — холод пронизывает целиком, одновременно с кожей остывает сердце, печень, внутренности. Чуть передержал, жди острую режущую боль, если не умеешь заглушать. Старожилы научились вырабатывать прямо в организмах болеутоляющее, но неизвестно — к добру ли. Боль — сигнал о неблагополучии.

Влад указал на щель у подножья раскидистого мегадерева:

— Заночуем там.

Семен робко предположил:

— Не лучше ли... на мегадереве?

Влад не повернул голову:

— Не лучше.

Они забрались в трещину, сверху закрыли сетью, пропитанной алломонами. Сеть нашлась у варвара, Семен и Кася никогда не спали вне Станции. Даже в первом поиске сбежавших генетиков, они всякий раз к ночи возвращались на Станцию. Правда, всякий раз — это дважды. На третий день была авария, тогда впервые ночь прошла вне Станции, но Глеб и Кася были до того измучены, что не замечали ужасов — впали в мертвый сон. А Ковальский из него почти не выходил.

Варвар почти сразу заснул, стоя, привалившись к стене. Вообще Кася заметила, что он присаживается редко, а на четвереньки опускаться избегает вовсе. Ритуальное, предположил Семен. Запреты жрецов, шаманов. Ужасы наказания. На четвереньках намного легче бегать. В Мегамире прямоходящего ждет масса трудностей, любое движение воздуха — даже не ветер, валит с ног. Примитивные племена обязаны становиться на четвереньки! Чересчур велик соблазн.

Семен и Кася долго не спали, переговаривались, опасливо поглядывая наверх. Там на темном небе появилась огромная страшная фигура, поводила сяжками, сканируя ночные запахи и беседуя с Хошей, тот не бросал жвалоносца. Семен удивленно покачал головой: и здесь, среди странных зверей, свои симпатии, привязанности! Мог же крохотный дракончик уютно устроиться на груди варвара в относительном тепле, но остался с ксерксом, греет другу лоб теплым пузом, скрашивает одиночество ночного дежурства.

Стены разогретого за ночь ущелья остыли, потянуло холодом. Семен перехватил капсулку из руки Каси:

— Будешь разогреваться на ночь?

— Не могу же... в ночной анабиоз... как насекомые!

— Первые исследователи каждую ночь впадали. Может быть, потому и прожили так долго?

— Журавлев, Немировский?.. Они прожили долго, но все-таки погибли. А те их коллеги, которые жили по-человечески, умерли своей смертью.

Она даже во тьме ощутила как покачал головой Семен. Но промолчал, спорить не стал — женщина права всегда. А если не права, то перед ней надо немедленно извиниться и продолжать заниматься делом.

Семен так и поступил: свернулся и заснул. Кася фыркнула, мужчины все-таки одинаковы, присела на корточки — в Мегамире спят в любом положении — не проснешься, даже если упадешь. Хоть с мегадерева.

Холод постепенно взял верх, мертвое оцепенение проникло вовнутрь. Она ожидала леденящего страха, анабиоз подобен смерти, он и есть временная смерть, однако странное чувство покоя разлилось по телу. Она попыталась насладиться им, прочувствовать глубже...

...но мешал возникший шум. Она недовольно подвигала плечиком, сердито открыла один глаз. В расщелине было светло, небо блистало синью, уже не расчерченное защитной сетью, сверху доносились голоса. Сконфуженная, она поспешно покарабкалась по стене. Если это был анабиоз, то все равно обычный сон лучше: ей всегда снились яркие сны!

Семен с варваром скатывали широкий тент. Гигантского ксеркса не видно, но Хоша торчал столбиком на громадном камне, чистил перышки и звонко верещал, часто вскидывая к небу уродливую страшноватенькую морду. «Господи, это еще и канарейка!» подумала Кася с отвращением.

— Как спалось? — спросил Семен жизнерадостно.

— Никак, — огрызнулась Кася.

Луч солнца опустился на деревья, быстро соскользнул по стволам. Все озарилось нестерпимо ярким сказочным светом. Кася невольно отшатнулась, прикрыла глаза ладонью, щурясь, остолбенела: всюду — на широких мясистых листьях, что лежат прямо на земле на ветвях, развилках стволов, вскинутых листьях наверху — сверкают, переливаясь всеми цветами радуги, искристые шары. Самые мелкие с ее кулачок, самые крупные — приплюснутые весом — с нее ростом: прикоснешься, влипнешь как в жидкий клей.