Михаил Анчаров - Самшитовый лес

- Ладно, - сказал Сапожников. - Если так нужно - повезем. Все-таки витамины. А как быть с Витькой?

Сапожников никогда в Северном втором не был, и Вартанов не был, Виктор Амазаспович, а Фролов Генка ездит туда все время. Генка ведет у них эту машину, но есть такие вопросы, что ему не справиться. Все-таки конвейер в километр, с выходом на поверхность, довольно сложная автоматика. Фролов народный умелец, ездит туда все время, знает, как туда собираться и что нужно везти.

Они сдали багаж на площади Революции у бывшего "Гранд-отеля" в транспортное агентство. Все эти люди тоже летят в Северный второй. Все очень четко считают вес вещей.

- Мы с вами каждый имеем по тридцать килограммов бесплатного груза. Свыше тридцати - рублик, - сказал Фролов.

Вартанов вез с собой семьдесят килограммов приборов. В два конца с билетами - это четыреста рублей. Денег, конечно, не дали, обещали оплатить по возвращении в Москву. Жуть. Он же там подохнет.

- Ничего, - сказал Фролов. - Скинемся.

Ночь.

Спускаются и поднимаются самолеты. Где-то есть погода, где-то нет погоды. Аэропорт Домодедово. Никакой экзотики. Деловая обстановка.

- ...Рейс пятьдесят шестой Москва - Северный через Сыктывкар, Ухту и Воркуту откладывается на два часа...

Сапожников не любил летать на самолете, поэтому ему нравилось, что в Домодедове никакой экзотики, сугубо вокзальная обстановка, дети, кого-то кормят, кого-то на горшок посадили, развязывают узлы, бесконечные объявления по радио.

Два часа ночи. Ноябрь. Стеклянное здание модерн, зал регистрации. Народы сидят и спят на чем-то очень длинном, в линию. Вдруг служитель в фуражке начинает их будить и поднимать. Оказывается, все они сидят на конвейере, на котором транспортируют вещи. интересно, какова производительность, сколько чемоданов в час, есть ли автоматика. Кресел мало. Сонные народы поднимаются, прихватывают детей. Включается конвейер загружают очередной рейс, и Северный обращается в контору, чтобы прислали Сапожникова, Вартанова и Фролова: есть ряд вопросов, самим не справиться в условиях полярной ночи и отсутствия сигарет с фильтром. После чего конвейер останавливается, и люди опят раскладываются, опят укладывают детей. "Как в метро во время бомбежки", - подумал Сапожников, клюнул носом и протер глаза.

Яйца и помидоры они не сдали. Фролов не позволил - побьют. Вот и таскаются по аэропорту с двумя ящиками - один деревянный для яиц, один картонный для помидоров - из-под телевизора "Темп-3".

Виктор Амазаспович сказал Фролову:

- У тебя есть ножик? - И стал проковыривать дырки в телевизионной коробке для вентиляции.

- Пожалуй, одну бутылку можно распить, - сказал Генка. - Холодно, скучно.

- Давайте по мелкой банке, - сказал Сапожников. - Виктор, как ты смотришь на счет горлышка?

- Можно и из горлышка.

- Нет, нет, все-таки так нельзя, - сказал Генка. - Сейчас достану стакан.

- Украдешь? - спросил Виктор.

- Что ты! Сейчас все сделаю.

Через минуту он вернулся с тонким стаканом.

Заплатил честно двадцать копеек.

Он попросил в буфете, и ему продала буфетчица. Такой изобретатель. Закусывали уткой в пакете.

- Может, телевизор тронем? - спросил Сапожников.

- Не-не, не! - замахал руками Фролов.

- Объявляется посадка Москва - Северный-2! - крикнуло радио. - Через Сыктывкар, Ухту, Воркуту. Пассажиров просят пройти на летное поле.

- Самое главное сколько детей на этот раз будет, - сказал Генка. Он знает все на свете. С ним не пропадешь.

- Где наша беременная лошадь? - спросил Генка, когда вышли на поле в прожекторах.

- Какая беременная лошадь? - спросил Виктор.

- "АНТ-10", - сказал Генка.

Сапожникову тогда было 43 года, Генке и Виктору по 34. Негатив и позитив. У них все еще было впереди.

Сапожников все смотрел на футляр от телевизора "Темп-3" с проковырянными дырками. Он вспомнил песню "Колеми банана". Это когда еще они пытались укрепиться на твердом фундаменте и поселились наконец вместе, он работал как зверь, появились деньги, и купили телевизор. Они долго выбирали его в магазине, и продавец выбрал им самый лучший. А потом привезли телевизор домой, и не верилось, что в их комнате стоит такая красивая машина и это значить - кончилось бездомье и можно не бояться холода на пустых улицах и по вечерам смотреть дома кино. И вообще не верилось, что он заработает, этот ящик. Заработал. Зеленоватый экран, полоски - их сразу перестали замечать. Поставили на пол еду, погасили свет и не замечали вкус еды. И почему-то, не верилось, что это может быть. А потом кончилась передача, но хотелось еще и еще, и Сапожников включил старенький приемник, и какой-то иностранный голос запел экзотическую песню, там были отчетливые и непонятные слова "колеми банана" - не поймешь, на каком языке. И Сапожников дурачился и пел "колеми банана", и дурачился, а на душе было предчувствие, что все плохо кончится и все разлетится. Потому что они предпочли общению с людьми общение с машинами, забыли, что человек рожден для общения и дружбы. И в этом была их трусость. И она их погубила и их любовь. Вот какая песня "Колеми банана". Интересно бы узнать о чем она.

Они, трое командированных, шли в толпе к самолету, который повезет их в зону вечной мерзлоты и, может быть, наконец все застынет, и здесь ледок еще тоненький и хрупкий под каблуком.

Сначала Сапожников услышал шаги в коридоре и не поверил. Она целый месяц не выходила из комнаты, лежала. Потом шаги остановились, и под дверь пролез конверт. Пока Сапожников поднимал, она ушла. "Неужели ты не понимаешь - то, что нас связывает, это поверх всего. Не могу больше. Мне нужно с тобой встретиться. Ответь. Никому не говори. Ответ положи в карман своего пальто в коридоре. Я возьму".

Конечно, поверх всего. Где и когда, как это сделать, если супруг вопит в соседней комнате следит, чтобы муха не сорвалась с паутины. Супруг всегда очень страдал, что его недооценивают. Он любил свое тело и занимался зарядовой гимнастикой.

Во втором конверте было: "Завтра в три часа у кинотеатра "Россия". Боже мой, как она доберется, она же еле ходит.

Сапожников понимал, что ей нужны деньги всего-навсего, но это уже не имело значения.

Они встретились у кинотеатра "Россия" и прошли в скверик на Страстном бульваре. Снег утром таял, а после полудня замерзал. Она сидела на скамейке в белом кожаном пальто, совсем холодном, и каблуки-шпильки проламывали тонкий лед. Она была чуть жива, в чем душа держалась, боже мой! Она сказала:

- Я не буду с этим человеком - это очень плохой человек. Я выздоровею, и мы опять будем вместе.

Сапожников не знал тогда, что видит се в последний раз.

- Пойдем отсюда, ты замерзнешь, - сказал он.

- Мне надо позвонить по телефону.