Михаил Анчаров - Самшитовый лес

- Ее все лапают.

- А ты откуда знаешь?

- И я.

- Слушай, - перебил Сапожников Глинского, - от куда у тебя шары никелированные?

- От бильярда.

- Это же подшипники...

- Не знаю... В парке бильярд сломали, а шары разобрали, кто успел. Я успел. Я три штуки спер. А тебе подшипники зачем?

- Бумагу прожигают, - сказал Сапожников. - Если с двух сторон по бумаге кокнуть - прожигают.

- Покажи.

Сапожников показал. На тетрадном листе появилась дырка.

- Где ж прожигает? Пробил, и все. Как гвоздем, - сказал Глинский.

- А ты понюхай, - сказал Сапожников и еще раз кокнул.

Глинский понюхал.

- Паленым пахнет.

- Значит, он из-за тебя стрелялся? - спросил Сапожников.

- Нет... Ее все лапают.

- А Никонову? - спросил Сапожников.

- Нет.

- Почему?

- Она отличница, - сказал Глинский.

Ночь.

- Она от тебя без ума, - сказал Глинский.

- Без кого? - спросил Сапожников.

Переулок темный-темный, а впереди освещенная улица.

- Она так говорит, - сказал Глинский. - Она говорит, что ты ее околдовал.

- А кому говорит?

- Всем. А хочешь ее спасти? - спросил Глинский. - Я уже спасал.

- Никонову?

- Нет. Вообще. Двое сговариваются. Одни пристает, а другой спасает. Хочешь Никонову спасти от меня?

- А зачем?

- Они героев любят. Я пристану, а ты спасешь. Только в темноте. А то она в школе на меня скажет.

- А почему они героев любят? - спросил Сапожников.

- А ты нет, что ли?

- Я их никогда не видел, - сказал Сапожников.

Никонова сказала глухим голосом:

- Ну тебе чего?.. Тебе чего?.. Пусти, ой, мама!.. Мама!

Сапожников перебежал улицу и схватил Глинского поперек живота.

Он оглянулся и уперся Сапожникову ладонью в нос. Сапожников отпустил его. Никонова побежала. Глинский за ней. Сапожников за ним. Глинский обернулся и ударил его в лицо.

Сапожников поднялся с земли. Глинский схватил его за горло. Тогда Сапожников провел два аперкота ему в живот, а головой ударил ему в скулу. Глинский обмяк.

- Пошли, - сказал Сапожников.

И они с Никоновой вышли из переулка на светлую улицу.

Под фонарем стоял дрожащий, но совершенно целый Глинский.

- Ребята, вы откуда? - нереальным голосом спросил он.

- Там ко мне кто-то пристал, - сказала дрожащая Никонова, - а Сапожников меня спас.

- А кого же ты бил? - спросил дрожащий Глинский.

- Не знаю... - ответил дрожащий Сапожников.

- Будешь мне по физике объяснять? - спросила Никонова.

- Буду, - ответил Сапожников.

А они как раз тогда магниты проходили. Электромагнитную индукцию. Это когда одни магниты постоянные, а другие не постоянные.

Мама сказала:

- Она хорошая девочка, но не твоя.

- Почему?

- В ней колдовства нет, - сказала мама.

- А во мне есть, - сказал Сапожников.

- Кто тебе сказал? - спросила мама.

- Никонова.

- Это не твое колдовство, - сказала мама, - а ее самолюбие. Она перепутала.

- А в тебе колдовство есть?

- Было. Но пропало, - сказала мама.

- Почему?

- Потому что я его на твоего отца истратила.

На Сапожникова иногда вдруг накатывало. Вдруг он застывал и отключался. Он не переставал видеть, и сознание его было отчетливо, но что-то в нем самом, внутри него, будто слышало движение невидимое. И если кто-нибудь в этот момент задавал ему вопрос, он, конечно, отвечал невпопад. Удивительно было другое. Эти ответы сапожниковские потом странным образом подтверждались. А это раздражало.

Математику теперь преподавала завуч, а прежний учитель вел физику. И теперь Сапожникову приходилось круто. Завуч не любила Сапожникова, а Сапожников не любил завуча. Она ему мешала думать. Еще по устному счету нет чтобы сложить пять плюс семь равняется двенадцати, - он воображал столбик из пяти кубиков, надстраивал еще семь штук и, когда два вылетали поверх десяти, говорил - двенадцать. Казалось бы, Сапожников и завуч должны были ладить, потому что для завуча большинство вещей состояло из кубиков. А все остальное было отклонение. Но и отклонение можно было разбить на мелкие кубики, а если все равно получались отклонения, их можно было опять раздробить и так и далее. А до каких пор?

- Пока они не станут круглыми, - сказал Сапожников.

- То есть? - спросила завуч.

А как раз тогда проходили понятие "бесконечность",. и если делить без конца, получаются частицы, из которых эти кубики состоят.

- Ну и что? - раздраженно спросила завуч. - Это физика. А к математике какое это имеет отношение?

- Математика ведь тоже для жизни?

- Начинается... Ну и что?

Завуч хотела загнать его в угол. Вид Сапожникова вызывал у нее тоску и отвращение.

- А в жизни частицы мечутся хаотически. Броуново движение.

- Ну и что?

- А когда они сталкиваются, они друг о друга стачиваются. Как галька морская.

- Во-первых, кто тебе это сказал? А во-вторых, как же ты из круглых частиц сложишь граненые? Кристалл, к примеру?

- Приблизительно.

- Кристалл? Приблизительно?.. Сапожников!

В общем, для Сапожникова противоречие между математикой и физикой было такое же, как в свое время между физикой и законом божьим. Можно, конечно, вычислить, сколько ангелов поместится на острие иглы, но для этого надо доказать, что ангелы существуют. А пока это предположение не доказано, то и вычислять нечего. Мозг у Сапожникова был грубо материалистический, и ничто научно-возвышенное в нем не помещалось, а вернее, не удерживалось.

Сапожникову как объяснили, что весь мир состоит из материи, так он сразу и понял, что материя должна как-нибудь выглядеть. А всякие там кванты света, которые одновременно и частица и волна, его начисто не устраивали, и он полагал, что, значит, как теперь говорят, модель еще не придумана, и уж он-то, если понадобится, конечно, придумает наверняка. До сих пор у него нужды не возникало.

- Твердое тело, жидкое тело, газообразное тело, - зудело у него в ушах услышанное в школе.

- А дальше что?

- А дальше пустота, - сказал учитель.

- А в пустоте что?

- Ничего.

- Значит, мир состоят не только из материи?

- А из чего же еще? - спросил учитель.

- И из пустоты, - сказал Сапожников.

- Пустота - это не вещество, это пространство, ничем не заполненное, сказал учитель. - Потому в космосе так холодно, почти абсолютный нуль. Нет частиц, которые сталкивались бы.

- Значит, движению тел ничто там не мешает?

- Вот именно.

- Почему же тогда все планеты и звезды не собрались в одну кучу?

- А почему они должны собраться?

- Закон Ньютона...

- Должны были упасть друг на друга.

- Ну ты же не веришь в притяжение, - сказала завуч.

- Но вы же верите?

- Останешься после уроков.

- Хорошо, - сказал Сапожников.