Эмоции в розницу - Юлия Волшебная
Больше всего меня повергла в уныние смерть крошки Сары-Рут. Она называла Эдварда «Бубенчик» и укачивала на руках, словно маленького. Радовалась кролику, как самой большой награде, когда его только принесли. А ещё смотрела с такой любовью, от которой становилось тепло даже пустому фарфоровому тельцу. Интересно, как это – смотреть с любовью?
«Эдвард выпал из рук Сары-Рут ещё накануне вечером, и она больше о нём не спрашивала. Лёжа на полу лицом вниз, закинув руки за голову, Эдвард слушал, как плачет Брайс…
Я тоже её любил, – думал Эдвард. – Я любил её, а теперь её нет на свете. Странно это, очень странно. Как дальше жить в этом мире, если здесь не будет Сары-Рут?»[3]
Чертовщина какая-то! Я снова не понимала, почему вместе с Эдвардом печалюсь о той, кого никогда не существовало.
Но позже одна мысль, озвученная Эдвардом, окончательно укрепила мою уверенность, что в чувствах в целом и в любви в частности нет ничего хорошего.
«Смотри же на меня, твоё желание сбылось. Я научился любить. И это ужасно. Любовь разбила мне сердце…»
– Ну, какая же глупость! – воскликнула я, чтобы заглушить саднящее ощущение в горле. – Разве можно научить любви фарфоровое сердце?
– В сказках всё возможно, Мира. Но сказка – это не просто никчёмная выдумка. Зачастую она становится проводником самых смелых фантазий и мечтаний в реальный мир. В эфемерной сказочной вселенной человеческие мечты вызревают и крепнут тем быстрее, чем чаще мы туда заглядываем, подпитывая «посевы» силой своего внимания. И некоторые из них однажды приносят плоды здесь, в материальной действительности.
И мы снова провалились в перипетии, происходившие с игрушечным кроликом, вплоть до самой последней страницы.
Когда Грег дочитал эпилог и захлопнул книгу, я не сразу поняла, что произошло, и в каком мире я нахожусь. Обхватив себя руками, я продолжала сидеть без движения, даже когда Грег снял с меня все датчики. Я так и не смогла понять, почему меня разрывают два противоположных чувства: радость за главного героя, нашедшего дорогу домой, и пронизывающая тоска о чём-то, что я никак не могла сформулировать.
Грег аккуратно поставил книгу обратно на полку, и ещё какое-то время в задумчивом молчании смотрел в окно. Мне было хорошо вот так – в полной тишине размышлять о своём, и в то же время ощущать его присутствие рядом. На краю сознания слегка покалывало желание, чтобы он оказался ещё ближе. И тут Грег двинулся в мою сторону. Но не остановился, а прошёл мимо, к выходу из комнаты. Уже в дверях, стоя ко мне спиной и слегка повернув голову, он произнёс:
– Проживание эмоций обнаруживает новые смыслы. В каждом из нас.
А затем ушёл на кухню готовить еду и увлёк за собой Рика, оставляя меня в одиночестве. Обнаруживать новые смыслы.
Глава 7
Книга за книгой, Грег скармливал мне поэзию и прозу. Следующим, я точно помню, был Теодор Драйзер – «Американская трагедия». Следом за ней – ещё более древняя трагедия «Ромео и Джульетта» некоего Шекспира. Грег читал мне очень много. Какие-то книги я наугад вытягивала с полки сама. Другие подбирал Грег, на своё усмотрение. «Анна Каренина». «Зелёная миля». «Прощай, оружие». «Цветы для Элджернона». «Франкенштейн». «Бойня № 5» Воннегута и «451 градус по Фаренгейту» Брэдбери. Наконец, снова сказки – народов старого мира… О да, я оплатила много сеансов.
Книги были такими разными, но в каждой неизменно присутствовал элемент, объединявший их все. Какой бы ни была тема или идея каждого отдельно взятого произведения, в нём обязательно находились детали, апеллировавшие к самым разным чувствам и эмоциям. Поначалу мне было сложно – я не понимала смысла большинства метафор, которые использовали авторы. Не понимала, о каких чувствах идёт речь – что они собой представляют. Но Грег терпеливо и обстоятельно пояснял каждый непонятный мне речевой оборот, каждую новую эмоцию, которая, так или иначе, просвечивала в тексте.
Иногда это были многочасовые погружения в мир одной книги, в другие разы Грег чередовал отрывки из разных произведений, зачастую совершенно отличающихся по жанрам и тем чувствам, которые вызывали тексты. В такие дни мне казалось, что я нахожусь на борту огромного авиалайнера без кресел и ремней безопасности. Лайнер трясло в вихревых потоках ветра, а меня бросало из одного угла салона в другой.
Электроаппаратура посылала нужные импульсы в мой мозг, и в конце концов, я ухватила принцип. Увы, не секретного программного кода. Но мне стал ясен принцип восприятия и распознавания мимолётных эмоций и более глубоких чувств.
Изумление, грусть, взволнованность, тревога, отчаяние, ярость, презрение, надежда и восхищение… Они обрушивались на меня лавинообразно и с неизбежностью приступов голода и жажды для того, кто много дней брёл в безлюдной пустыне. Казалось, чувства втекали через мои уши вместе с хрипловатым баритоном Грега и раскачивали внутри меня волны чего-то совершенно неведомого ранее.
Когда Грег дошёл до середины «Цветов для Элджернона», я попросила его остановиться и прорыдала, лёжа ничком на диване около получаса. Часто я боялась признаваться самой себе, что вижу себя же во многих и многих героях всех этих историй.
Позднее помимо голоса Грега к аудиальному сопровождению текстов добавилась музыка, которую он воспроизводил с довольно привычных для меня носителей информации – кристаллов памяти, но при помощи той самой стереосистемы, на которую я обратила внимание раньше. В зависимости от содержания книги, Грег включал старинные записи Чайковского, Вагнера, Орфа, Римского-Корсакова, Рахманинова… Со временем к «древним классикам», как называл их Грег, добавились разножанровые музыкальные треки исполнителей двадцатого и двадцать
