Клиффорд Саймак - Грот танцующих оленей: Фантастические рассказы

— Мы были близнецами, — сказал он Андерсону, — и притом идентичными. Мы — не просто братья, это куда более глубокая связь. Каждый был частью другого. Мы все делали вместе. Я воспринимал его как себя, а он — меня. Филу потребовалось немалое мужество, чтобы вот так просто уйти.

— А вам потребовалось немало мужества и понимания, чтобы отпустить его… Но ведь он вернулся?

— Ненадолго и только после смерти родителей. И в тот раз он пришел пешком, точь-в-точь как уходил. Но задерживаться не стал. Побыл денек-другой, и ушел — уж очень его тянуло обратно. Сидел как на иголках, пока был дома. Будто что-то гнало его отсюда.

«Пожалуй, не совсем так, — подумал Ламберт про себя, — Он весь был на нервах, какой-то дерганый. То и дело оглядывался, будто кого-то опасался и проверял, не появился ли Преследователь».

А вслух сказал:

— Он приезжал еще несколько раз с интервалом в пару лет, но никогда не задерживался надолго. Рвался обратно.

— А как вы объясняете возникновение слухов, что у вас нет брата? — поинтересовался Андерсон. — Как вы объясняете отсутствие соответствующих записей?

— Да никак не объясняю. Чего только люди не наговорят. Глупые россказни могли начаться с элементарного вопроса: «А, вы про его брата? Да есть ли у него брат? Может, его никогда и не было?» Другие подхватывают вопрос, заменяют его утверждением, добавляют кое-что от себя — и пошло-по-ехало. В здешних местах поговорить почти не о чем, и люди хватаются за любую подходящую возможность. А судачить об этом старом дураке из долины, вообразившем, что у него есть брат, и прожужжавшем всем уши насчет несуществующего брата, странствующего среди звезд, — дело весьма увлекательное. Хотя, по-моему, я никому не навязывался с рассказами о брате и никогда не спекулировал его именем.

— А как быть с записями? Точнее, с их отсутствием?

— Просто не знаю. Я этим не интересовался. Видите ли, я просто знаю, что у меня есть брат, и все.

— А вы не хотели бы побывать в Мэдисоне?

— Да как-то не рвусь. Я редко отсюда выбираюсь. Машины у меня уже нет, а когда надо съездить в магазин за тем немногим, в чем еще нуждаюсь, я просто напрашиваюсь в попутчики к кому-нибудь из соседей. Мне и здесь хорошо; я не питаю желания побывать в иных краях.

— И вы жили здесь в одиночестве со времени смерти родителей?

— Именно так. Однако вы зашли чересчур далеко. Я не испытываю к вам особой симпатии, мистер Андерсон. Или следует сказать «доктор»? Пожалуй, что так. Я не намерен ехать в университет, чтобы отвечать на ваши вопросы или подвергаться тестам ради ваших исследований. Не знаю, что интересует вас, но мне лично это ни капельки не интересно. У меня есть дела поважнее!

— Извините, — сказал Андерсон, вставая, — Я вовсе не собирался…

— Вам не за что извиняться.

— Не хочется уходить вот так. Я предпочел бы, чтобы наш разговор завершился на более благожелательной ноте.

— Не беспокойтесь. Забудем об этом — лично я намерен поступить именно так.

Гость ушел, а Ламберт продолжал сидеть в кресле, глядя на дорогу. Время от времени мимо проезжали машины, но совсем редко — этой дорогой почти не пользуются. Она никуда не ведет, являя собой всего лишь навсего путь к нескольким домам, расположенным в долине и среди холмов.

«Что за хамство, — думал он, — что за невежество! Вот так ворваться в дом к человеку и начать задавать подобные вопросы! А его исследования, должно быть, касаются иллюзий людей преклонного возраста. Хотя и необязательно; с равным успехом они могут касаться любой другой подходящей темы. И нечего расстраиваться, для этого нет никакого повода. Все пустяки. Дурным манерам придают значение лишь их обладатели».

Сидя в своем вымощенном плитами дворике, он тихонько покачивался взад-вперед, прислушиваясь к жалобному поскрипыванию кресла и озирая долину за дорогой и замыкающий ее холм. Где-то там с журчанием бежит по склону ручей, взбивая бурунчики на камнях и закручиваясь воронками в глубоких заводях. С этим ручьем у Ламберта было связано очень много воспоминаний. Там они с Филом длинными жаркими летними днями ловили голавлей, привязывая леску к кривым ивовым веткам, потому что нормальное удилище было им не по карману. Впрочем, будь даже у них деньги, роскошное снаряжение здесь просто ни к чему. По весне огромные косяки рыбы устремлялись вверх по ручью к местам нереста. Эдвард с Филом ловили ее сделанным из рогожного мешка кошельковым неводом, закрываться которому не давал обруч от бочонка.

Воспоминания были связаны не только с ручьем, но и со всем этим краем — с высящимися повсюду холмами, со скрытыми от взора ложбинками, с густыми лиственными лесами, отступившими только в тех немногих местах, где более-менее ровные площадки были раскорчеваны под пашню. Ламберт назубок знал каждую здешнюю тропинку со всеми ее закоулками, знал, что где растет и кто где живет. Ему были открыты многие потаенные секреты тех нескольких квадратных миль земли, где довелось родиться и жить, — но далеко не все. Не родился еще на свет человек, которому ведомы все тайны земли.

«Мне достался лучший из двух миров», — мысленно признался он. Именно из двух, ибо ни Андерсону, ни кому-либо другому Ламберт не открыл бы своей сокровенной тайны. С Филом его связывают особые узы. Эта связь никогда не казалась им странной, потому что существовала чуть ли не с самого момента рождения. Даже находясь вдали друг от друга, каждый знал, чем сейчас занят брат. Сами они не находили в этом ничего удивительного, воспринимая все как данность. Много лет спустя Ламберт прочитал в научных журналах об исследованиях идентичных близнецов. Статьи были полны высокопарных рассуждений о телепатических способностях пар, будто идентичные близнецы по сути дела являются одним человеком в двух телесных воплощениях.

Скорей всего, у них с Филом именно так все и обстояло, хотя замешана ли здесь телепатия? Об этом Ламберт даже не задумывался, пока в руки ему не попали те журналы. «Вряд ли это то же самое, что и телепатия, — думал он, покачиваясь туда-сюда, — Насколько я понимаю, телепатия — это намеренная передача и прием мысленных сообщений, а мы просто знали, где другой и чем он сейчас занят». И так было не только в юности — с той поры ничего не изменилось. Не то чтобы они постоянно воспринимали друг друга или состояли в контакте, но такое случалось довольно часто.

С той самой поры, когда Фил пешком ушел из дому, и по нынешний день Ламберт всегда знал, на каких планетах побывал брат и на каких летал кораблях. Он глазами Фила видел происходящее, разумом Фила оценивал события и даже знал названия всех мест, где побывал брат. Все это приходило не через слова; они не разговаривали друг с другом — ведь в этом не было никакой нужды. И хотя Фил ни разу не высказывал этого вслух, Ламберт не сомневался, что тот точно так же видит мир глазами брата. Даже во время приездов Фила они не обсуждали этот вопрос — для обоих это было органичной частью бытия, и не о чем тут говорить.