Николай Дашкиев - Торжество жизни

И Степан понял: в лаборатории Брауна он видел только подопытных зверьков. Во имя чего производились опыты? Во имя людей? Но их не видел там ни Степан, ни профессор Браун. Старик даже редко употреблял слово «человек». Он говорил «человечество» или «организм»… А майор Кривцов видел перед собой вот этого Ванюшку — коренастого, рыжеватого, с родинкой на девой щеке… Видел и знал, что у этого Ванюшки есть мать, что Ванюшка грудью защищал Родину и чуть не погиб в двадцать лет.

Долго, очень долго не спал в ту ночь Степан. А на следующий день он сказал майору Кривцову:

— Товарищ майор, нельзя ли мне посмотреть, как делаются операции?

— Ага! Сагитировал Ванюшка?! — засмеялся Кривцов. — Нет, дружище, рано! Вот если к первому сентября добьешься нормальной температуры — разрешу. А пока что, не желаешь ли прочесть хорошую книжицу?

Без особенного интереса Степан взял учебник хирургии и засунул его под матрац. Нет, он не хотел заниматься теорией — хватит с него книги профессора Брауна. Надо увидеть все собственными глазами.

Но прошел и сентябрь, и ноябрь, а здоровье Степана яе улучшалось. Только накануне нового года майор Кривцов сказал:

— Ну, Степа, завтра мы с тобой делаем операцию.

Чтобы не напугать Степана, майор решил показать простейшее удаление осколка под местным наркозом. Но едва лишь острый скальпель рассек кожу больного и показалась кровь, юноша побледнел, закрыл глаза и пошатнулся.

В тот же вечер у Степана вновь резко повысилась температура.

— Товарищ майор, я не могу! Я ненавижу кровь, стоны… Я знаю: причиняя страдания людям, вы спасаете их от смерти. Я бы тоже хотел бороться за жизнь, но как-то не так. Вот вы рассказывали, что рак лечат лучами радия. А другие болезни? Нельзя ли найти такие способы, чтобы всегда исцелять без боли?

— Я понимаю тебя, Степа! — Задумчиво поглаживая седеющий ежик волос, Кривцов подошел к койке Степана и взял его за руку. — Девизом нашей медицины всегда было: меньше боли! Гениальный русский хирург Пирогов еще в средине прошлого столетия впервые в мире применил наркоз. Советские ученые ввели местное обезболивание. Используя эти методы, мы во много раз уменьшаем страдания больных. Но этим не исчерпываются наши задачи. Ты прав, Степа: нужно искать иные, новые пути. И мы ищем… Вот тебе, например, мы первым долгом ввели пенициллин. Этим ты был спасен от ампутации руки, а может быть, и от смерти… А ты знаешь, что такое пенициллин?

— Профессор Браун говорил мне что-то об этом лекарстве, но я не стал слушать.

— Напрасно! Правда, западные ученые стараются приписать честь открытия пенициллина Флемингу, но лечебные свойства зеленой плесени были открыты русскими врачами Манассеиным и Полотебновым еще в прошлом столетии. Сущность открытия такова: микроскопические грибки вида пенициллиум в борьбе за существование выделяют особые яды, при помощи которых уничтожают многих страшных для человека микробов…

— Простите, товарищ майор, — прервал его Степан. — Разве борьба за существование действительно есть?

— Конечно, есть!

— А «гомо гомини…»?

— Эту пословицу надо переделать так: «капиталист капиталисту — волк!» — Кривцов засмеялся. — Но это же не люди, это империалисты, они живут по законам джунглей! А среди человеческого общества борьбы за существование — такой, как утверждают фашиствующие биологи, — нет! Разве мать вырывает пищу изо рта своего ребенка? Разве ты, например, испытываешь желание убить кого-либо за то, что он дышит вместе с тобой одним воздухом, пьет из одного источника, ест плоды, взращенные на одной и той же земле?! Конечно, нет! Человеческое общество имеет свои особые законы. А борьба за существование между различными видами в животном и растительном мире действительно идет.

Степан задумался:

— Товарищ майор, — сказал он после длинной паузы. — Значит, можно натравить одних микробов, на других? Но это же как раз то, о чем мечтал профессор Браун!

— За много лет до Брауна об этом мечтал наш великий ученый Илья Ильич Мечников. И не только он. Манассеин и Полотебнов, Ценковский и Гамалея и многие другие уже немало сделали для того, чтобы осуществить эту мечту… А Браун… майор вздохнул. — Что ж, не хотелось мне тебя огорчать, но придется. Браун придерживался ошибочных взглядов. Скажи, можно ли создать микробов по рецепту?

— Можно!

— Нельзя!

— Нет, можно! — разгорячился Степан. — Я сам видел формулу живой молекулы. На том листке из рукописи профессора Брауна…

— Живой молекулы?! Гм… Значит, берем железа шесть граммов, серы — десять, воды — два литра, затем калия, магния, хлора и так далее по одному миллиграмму, — смешиваем все в колбе, взбалтываем, и — пожалте: вот она, живая молекула! Мило, мило, нечего сказать.

Степан обиделся.

— Зачем это — «смешиваем», «взбалтываем»? Может быть, и нагревать придется, и рентгеновскими лучами просвечивать, и сильным магнитом намагничивать… Вот вы сказали: железо, сера, калий, — но все это есть в живом организме. Значит…

Кривцов улыбнулся:

— Ах, Степа, Степа! Как много еще надо тебе узнать и изучить! Эти вопросы решаются не так легко, как ты думаешь. Мы поговорим обо всем этом через несколько лет, когда ты поступишь в институт. Идет?… А сейчас, Степа, — майор посмотрел на часы, — пора приниматься за уроки. Время не ждет!

Глава II

Первые встречи

Ранней весной по улицам большого южного города мчалась военная легковая машина, управляемая розовощеким веселым сержантом. Рядом с шофером сидел пожилой майор медицинской службы. Время от времени он оборачивался к худенькому седоголовому юноше и, лукаво посмеиваясь, спрашивал:

— Ну, Степан, а теперь куда? Направо? Нет, дружище, не угадал! Прямо гони, Ванюшка!

Майор внимательно и восхищенно посматривал по сторонам. Шофер поддавал газу, и темп движения ускорялся. Мигали огни светофоров, отставали и скрывались вдали автомашины, пролетали встречные трамваи.

Жизнь кипела. Ярко, совсем по-летнему, светило солнце. Распускались деревья. Запах тополевых почек смешивался с бензиновым перегаром, запахом извести, затвердевающего бетона и хвойным ароматом свежеоструганных досок.

Люди в машине были радостно взволнованы и возбуждены. Майор думал о предстоящей встрече с женой и дочерью, с которыми не виделся пять лет; шофер Ванюшка наслаждался стремительным полетом хорошо отрегулированной машины; Степан переживал радость возвращения на родину.

— Стоп! Ну, вот и приехали, — сказал Кривцов. — Простимся, Степа? Рад бы пойти вместе с тобой, но ты ведь знаешь до Москвы далеко, а у меня всего пять дней отпуска. Ну, да ты, надеюсь, напишешь мне? Пиши, дружок! Мы все очень привыкли к тебе.