Максим Хорсун - Рождение Юпитера

Хенцели удивился еще больше.

– Ты не прокладываешь дорогу к звездам? Ну и ну! Палеопланетологи – так, кажется, называют тех, кто работает на Пангее? Отчаянные, отчаянные люди. Мне известна – в общих чертах – программа преобразования Пангеи в пригодное для заселения небесное тело. Смелая затея, доложу вам! Оригинальная. Никак не могу взять в толк: что заставляет подобных тебе браться за столь трудоемкую работу? Тратить силы, средства? Ведь невооруженным глазом видно, как Солнце рушится. Конец цивилизации людей грядет, и мы станем тому свидетелями.

– Надежда, – вяло пожала озябшими плечами Климентина.

– Надежда… – с некоторым разочарованием повторил Хенцели.

– Надежда! – добродушно буркнул в бороду Эдвин де Штарх.

– А если Солнце не взорвется? Если не сорвется в гравитационный коллапс? Солнце – ближайшая звезда, но она полна тайн, раскрыть которые за миллионы лет оказалось не под силу ни одному смертному! Если после катастрофического расширения настанет черед медленного сжатия? Если в мире людей ничего не изменится? – спросила она своих спутников. – Если Сопряжение устоит? Продолжим ли мы ютиться под куполами, как бесчисленные поколения наших предков? Или, наконец, обретем дом, достойный человека?

«Ого! – удивилась Климентина самой себе. – Школа иерарха Контона. Жаль, что он меня не слышит!»

– Если-если… – задумался Хенцели. – Если-если… Не верю, что «бесчисленные поколения предков» были глупее или слабее нынешних благородных и бесфамильных.

– Мы пришли, – сообщил де Штарх, остановившись перед стеклянной дверью. Начальник службы безопасности провел ладонью перед фотоэлементом, створки разъехались в стороны, и в лицо Климентине остро пахнуло больничным запахом.

Дыхание.

Хриплое дыхание, и больше ничего.

Климентина потеряла способность видеть, слышать и обонять. Она очутилась в сенсорном вакууме, наедине с мрачными тенями прошлого. Кошмар, циклический, повторяющийся кошмар!.. Кошмар преследует ее с детства; он отыскал ее на Пангее, а затем – на Тифэнии.

Мучительный вдох, – воздух нехотя втягивается сквозь пленки и спекшуюся кровь в бронхах, наполняет гнойные альвеолы; затем – выдох, переходящий в свист. Наверное, так и должен дышать человек, которого едва не вывернуло наизнанку декомпрессией.

«Нет, не кровожадное чудовище, а человек. Несчастный, израненный человек, – Климентина пришла в себя. – Просто меня очень сильно напугал Ай-Оу. Ай-Оу, безобидный чудачок, что же ты делаешь, милый?»

– Климентина?.. – Ее запястья коснулся де Штарх.

Коснулся и невольно сглотнул, встопорщил бороду: кожа бесфамильной была как атлас.

– Что такое? – В тоне Хенцели зазвучали нотки нетерпения. – Тебе что, нехорошо?

Климентина качнула головой, отвергая помощь. Перешагнула порог.

В палате было сумрачно, как и в коридоре. Горела бело-голубая бестеневая лампа, забирая в круг света ложе пациентки, у изголовья мерцали дисплеи приборов. На ложе находилось то, что с первого взгляда можно было принять за груду смятого постельного белья. Приглядевшись, Климентина увидела среди складок серебристой ткани босую ступню. Ступня была исполосована сине-черными дорожками лопнувших вен, мягкие ткани напитались жидкостью и разбухли, – это придало ноге Хатшипсут нечеловеческий, великанский вид.

Хатшипсут… Есть ли в Сопряжении человек, познавший больше боли и страданий?

Из тени вышел низкорослый, сутулый человек в зеленой тунике медика. Единожды взглянув в его твердое лицо, увидев обнаженные до локтей волосатые руки с искусственно удлиненными пальцами, Климентина поняла, что перед ними – высококлассный специалист, хирург, что в этих покоях – он хозяин и бог, что последнее слово здесь всегда за ним. Но медика перехватил проворный Хенцели. Приобнял за плечи, бесцеремонно оттеснил в дальний угол.

«Как?» – услышала Климентина шепот дознавателя. «Восстановили желудочный сфинктер, зашили разрывы в кишечнике, заменили мочевой пузырь, благородный», – столь же тихо перечислил доктор.

– Климентина! – окликнул бесфамильную де Штарх. – Делай то, зачем мы пришли. Скорее! Мы здесь лишние.

– Великое Солнце! Как такое могло случиться? – заломила руки Климентина. Против воли сделала робкий шаг вперед. Теперь она заметила, что ступня матушки Хатшипсут легонько покачивается. На весьма длинных и не совсем аккуратных старческих ногтях остались следы задорного перламутрового лака.

«Каков прогноз, раб?» – спросил Хенцели. «Нет причин радоваться, благородный. Не существуй в Сопряжении запрета на некоторые виды оперативного вмешательства, я бы рискнул заменить ей тело, – прозвучал спокойный голос доктора, – но даже в таком случае, усилия могут оказаться напрасными…» – «В самом деле?» – «…потому что не знаем, какой ущерб понес рассудок».

– Случилось… хуже не придумать, – ответил Климентине де Штарх. Он стоял у дверного проема, сложив на груди руки. И подходить к Хатшипсут ближе, похоже, не собирался. – Каким-то образом сорвалась герметичность танка с жидким кислородом в основании Пирамиды Тэг. В то же время открылись технические заслонки по всей высоте… Образовался эффект, наподобие взрывной декомпрессии, только раз в пять разрушительней. Ты ведь астроник, ты понимаешь, о чем речь.

– Да, благородный.

Климентина застыла у изголовья. Ей отчаянно хотелось бежать прочь от этого больничного духа; броситься, не жалея ног, к «Кайре». Наверняка Ай-Оу погиб. Прайда Тэг больше не существует. Не существует – она удостоверилась. Последний человек из любимого ею рода – перед ней. Однако он слеп, глух и безмолвен.

На перевязку матушки Хатшипсут ушло столько бинтов, что, казалось, голова ее стала в два раза больше, чем у обычного человека. На лице – бинты, на шее – тоже бинты. Там, где просматривалась выпуклость носа, под марлю забирались две гибкие трубки. Виднелись растрескавшиеся губы, щель рта, а в ней – ровные зубы с прилипшими к эмали комочками черной крови.

Сиплое дыхание. Вдох и выдох. Грудь рывками поднимается и опадает под тошнотворный свистящий звук.

– Матушка Хатшипсут… – позвала Климентина.

«Сделал ли ты, о чем я просил?» – продолжали разговор Хенцели и доктор. – «Нет, благородный». – «Почему? Мы бы выяснили, насколько пострадало сознание». – «Силона против, а с хозяйкой прайда у нас не спорят». – «Имплантат не причинит вреда, раб. Я ведь знакомил тебя с принципом его действия», – возразил Хенцели. «Если консилиум решит, что необходимо оперировать мозг, мы имплантируем устройство электронного ввода-вывода информации, удовлетворяя твою просьбу, благородный. А пока… Любые вмешательства будут проходить в строгом соответствии с графиком реконструкции организма. Так приказала Силона, с ней согласны медики прайда». Хенцели всплеснул руками, – он понял, что спорить с хирургом бессмысленно.