Коллектив авторов - Полдень, XXI век (июль 2011)

– Это очень редкое генетическое заболевание, мэм, – сказал врач. Его звали Уилкинс, или Уилкинсон, неважно. У него было плоское лицо и слишком тонкие, злые, губы. Слова шевелились на них, как белые черви. – В мире известно только пятьдесят два случая детской прогерии. К сожалению, современная медицина пока не располагает… Но некоторые профилактические меры…

Она уже не слушала. Редкое заболевание! Это было все, что они могли ей сказать? «Дорогуша, ты должна гордиться своим мальчиком. Он настоящий уникум. У него такое редкое заболевание». – «Перси, ты счастливчик. Тебе удалось заполучить такую штуку, которая есть только у пятидесяти двух мальчиков и девочек в мире. Ни у одного взрослого в мире нет такой штуки, потому что все они умерли. Ха-ха!»

Она поняла: все, что скажут эти люди в белых халатах, неважно. Важно одно. Время для ее малыша летит в шесть раз быстрее, чем для других детей. Насыпая кукурузные хлопья в молоко, чтобы позавтракать, он становится старше не на пять минут, как его сверстники, а на полчаса. Отправляя ребенка на лето в лагерь, следовало помнить, что вернется он на полтора года старше, чем уехал. А школу он окончит глубоким стариком. Да уже сейчас, в свои шесть, он прожил половину жизни! Это не укладывалось в голове.

Домой Алина возвращалась с твердым намерением покончить с собой. Она поднялась наверх, прошла в ванную и достала из шкафчика все таблетки, какие там были. Все эти снотворные, антидепрессанты и даже противозачаточные. («Надо было раньше их употребить, дорогуша, – подсказал услужливый голос, – ДО того, как ты залетела».) Получилась порядочная кучка. Если проглотить всё разом, есть шанс, что все проблемы останутся позади. А для Перси? Что будет с Перси? Может ли она заставить его пройти еще и через это испытание? Алина окинула взглядом кучу: хватит ли здесь для двоих? И вдруг ей стало очень стыдно. Еще никогда в жизни ей не было так стыдно, даже когда в далеком детстве она первый раз уединилась с мальчиком (тогда, кстати, ничего и не было, кроме слюнявых поцелуев и неловких ощупываний). Но тут кто-то явно перестарался и пережал и без того туго закрученную пружину. Пружина выстрелила. Алина хватала пластмассовые баночки, свинчивала с них крышки и высыпала содержимое в унитаз. Она торопилась, боясь передумать. Потом она остервенело жала ногой педаль смыва, глядя, как в бурном водовороте исчезает без остатка ее прежняя жизнь.

Из ванной она вышла другой женщиной. Если сыну суждено проживать один день за шесть, значит и насыщен он должен быть, как шесть дней. Она сделает все возможное, чтобы осуществить это. Если нужно, она уволится с работы. Снимет со счета все деньги, которые откладывала на университет для Персиваля («Ему теперь это не понадобится, не правда ли, дорогуша? Как видишь, во всем можно найти светлую сторону»). И еще. Где-то на свете есть еще пятьдесят мальчиков и девочек (даже пятьдесят два!), которые вполне могут стать ему друзьями. Она найдет их, хотя бы некоторых из них, хотя бы тех, что находятся в Соединенных Штатах Америки. И она заставит их, черт побери, подружиться с ее сыном, даже если для этого ей придется сплясать перед ними джигу-дрыгу.

С таким планом было легче двигаться по жизни. О том, что будет потом, когда все планы кончатся, она старалась не думать.

2

Уилкинс (а может, Уилкинсон) ничуть не удивился, увидев мисс Тис снова у себя в кабинете. Напротив, складывалось впечатление, что он ждал ее. То, с какой готовностью он отложил свои бумаги и поднялся ей навстречу, говорило о многом.

– Я рад, что вы пришли, мисс Тис, – заговорил он, присаживаясь на угол стола. – У меня для вас хорошие новости. Фонд генетических исследований согласился спонсировать программу реабилитации вашего сына.

Кресло, в которое усадил ее Уилкинс (или Уилкинсон), было низкое и глубокое, оно затягивало как трясина.

– Программу реабилитации? – пролепетала она. – Что это значит?

– Это значит, – говоря, он покачивал ногой в туфле под змеиную кожу, видимо, для большей убедительности, – что Фонд берет на себя полную заботу о вашем сыне. Обследование, проживание, питание, даже обучение. Вам не надо будет ни о чем беспокоиться.

– Не надо ни о чем беспокоиться? – как эхо повторила Алина.

– Вот именно. Эти ребята организуют все в лучшем виде. – Он нависал над ней, доминировал благодаря своей учености, опыту, профессионализму и тому, что стоял, опираясь об угол стола, а она сидела в глубоком, засасывающем как трясина кресле. – Ему даже будут выплачивать небольшую стипендию, так сказать, на карманные расходы. Должен сразу предупредить, мэм, программа довольно интенсивная. Но вам разрешат видеться с сыном два раза в год.

До нее начало доходить.

– Вы хотите сказать, сэр, что моего сына, как какого-нибудь кролика, запрут в клетку, чтобы ставить на нем опыты, а я не должна буду ни о чем беспокоиться?

– Да, но… – начал было (явно не ожидавший возражений, а потому несколько оторопело) врач, но она не дала ему говорить.

– Что я всего двенадцать раз увижу своего сына, прежде чем он умрет? Какая щедрость! Зато не надо ни о чем беспокоиться. Молчите, не перебивайте! А не приходило вам в голову, господин благодетель, что я ХОЧУ беспокоиться? Я ХОЧУ беспокоиться о своем сыне! – Уилкинс (Уилкинсон) снова попытался вставить слово, но уже ничто не могло остановить ее. – Я хочу дать ему столько любви, сколько он получил бы, проживи как обычный ребенок. И послушайте-ка вот что, мистер. Никакая программа реабилитации, даже самая лучшая, не заменит ему мать. Как вы смели! – продолжала она, переведя дыхание. – Как смели вы обо всем договариваться, не спросив меня!

– Но мы спрашивали! – в отчаянии закричал Уилкинс(он). – Мы уже говорили с отцом мальчика, и он сказал, что не против…

– Ах, вы поговорили с отцом! – с непередаваемым сарказмом перебила Алина. – А сказал вам этот папочка, что бросил нас ровно через месяц, как узнал про болезнь сына? Сказал, что два года даже не звонил ему? Вот о чем он должен был сказать в первую очередь!

С этими словами она выбросила себя из кресла и выскочила из кабинета, хлопнув беленой дверью. Но, вспомнив, зачем приходила, Алина тут же вернулась.

– И вот еще что, – сказала она, – вы там, кажется, говорили о пятидесяти двух детях с таким же заболеванием. Я хочу, чтобы вы дали мне их адреса. Мне наплевать, если это медицинскя тайна. Мне нужны эти адреса, и если вы мне их не дадите, я заберусь ночью в ваш кабинет и украду всю картотеку.

Результатом ее настойчивости стал адрес семьи Хопкинсов (мама, папа, дочка), которая (вот так неожиданная удача!) проживала в том же самом городке, что и семья Тисов. Ну разве не поразительное совпадение. В мире всего пятьдесят два случая детской прогерии, и два из них в городке с населением пятнадцать тысяч. Такое не может быть случайностью. Впрочем, какое Алине было до этого дело. Сжимая в руке бумажку с адресом, она выруливала с платной больничной стоянки. Всю дорогу ее сопровождало яркое калифорнийское солнце. В голове крутились слова, которые она скажет сыну: «Перси, познакомься, твоя новая подружка Джессика».