Елена Федина - Дороги Малого Льва

— Последние пятьдесят пять лет мне такого не удавалось, — усмехнулся он, — я даже не пробовал.

— Неужели ради такой великой задачи вы не можете две недели потерпеть? — изумленно взглянула на него строгая жрица.

— Ради такой великой — смогу, — вздохнул он, — что там еще от меня требуется?

— Последние два дня вы проведете здесь, в домике у ручья.

— Хорошо.

— А завтра мои жрицы придут освятить ваш дом.

— Согласен. Если это не повредит моим картинам.

— У вас много картин?

— Много. Но ни одной я лишиться не хочу.

— За это не волнуйтесь, мы будем осторожны.

Свечи обтекали, звонкие капельки срывались с потолка в воду. Все было странно и нереально, как во сне.

— А могу я поговорить с моей будущей женой? — спросил он наконец.

— Пока нет, — покачала головой жрица, — мы должны ее подготовить, провести соответствующие обряды. Вы бог, а она всего лишь простая аппирка. Она должна стать достойной вас.

— О, Боже, как все сложно! — простонал Руэрто.

Алеста тупо смотрела на старшую медсестру «Яблоневого сада», комкая в руках сверток с зефиром.

— К сожалению мы не можем вас сегодня пустить.

— Как же так? Я же ему обещала!

— Мальчику стало хуже.

— Тем более! Я ему нужна!

— Еще хуже, чем вы думаете.

— Еще?

— Мы предупреждали, что возможны осложнения.

— Могу я хоть посмотреть на него?

— До чего вы непонятливая!

Увы, она была совершенно бестолкова, когда дело касалось здоровья детей. Они болели всегда, с самого рождения. К этому Алеста привыкла. Но к тому, что жизнь их висит на волоске, привыкнуть еще не успела.

— Как же так? — думала она уходя, — еще на прошлой неделе мы с ним гуляли по парку, ели черешню, писали папе длинное письмо с рисунками…

Джаэко был старшим. Ему было шесть лет. Младшему исполнилось четыре, он лежал совсем в другом санатории, «Солнечной поляне», и брата почти не видел. Так уж случилось, что их разлучили с самого детства.

История, в общем-то, была обычная для многих аппирских мамаш. Дети рождались мутантами, болели, умирали. Где-то медицина была бессильна, а где-то просто не хватало денег. Самое же ужасное заключалось в том, что братья были как-то связаны между собой: один всегда чувствовал боль другого. Поэтому, когда одному было очень плохо, то второму наверняка тоже. Ее горе всегда умножалось на два.

— Не буду унывать, — решила она твердо, — все равно этим горю не поможешь, — лучше пойду завтра с утра поищу еще какой-нибудь приработок, суну этой медсестре в лапу, тогда она меня пропустит к Джаэко. Когда я рядом, он ни за что не умрет!

Вот с такими бодрыми мыслями Алеста купила газету с объявлениями, села в рейсовый модуль и принялась ее изучать. В основном требовались мужчины на тяжелую и грязную работу. «… и прочистить бассейн», — дочитала она с тоской. Чистить бассейны она не умела.

Почему-то никто не писал: «Требуется актриса на главную роль, высокая блондинка с голубыми глазами, с прекрасным голосом, со спортивно-трюковой подготовкой, похожая на несравненную Алесту Аллигри». Несравненная Алеста Аллигри тренировала толстых теток, развлекала их детей разными эстафетами и играми, шила, стригла, разносила, а по вечерам мыла чашки в кофейне.

В этом была великая ошибка мироздания, но она на этот мир не обижалась. Она шла по нему бодро и весело. У нее был Кед! И это было самое главное. Он был великолепен. Он был гениален. Он писал замечательные пьесы, до которых это мироздание пока тоже не доросло.

Кед был похож на большого ребенка, совершенно беспомощный и беззащитный, как все гении. Иногда капризничал, иногда бывал очень ласков, обижался по мелочам, потом заявлял, что не может без нее жить. Да она и так знала, что не может!

Квартиру они снимали на набережной. Кед любил запах моря и шум прибоя. Ему хорошо писалось в такой обстановке.

— Не буду ему говорить, что Джаэко стало хуже, — решила она, — а то расстроится и ничего не напишет. Лучше приготовлю ему ужин повкуснее.

Это была ее последняя наивная мысль за этот день и за всю жизнь. Кед стоял посреди гостиной в новом костюме, который она ему только что купила, и между двух чемоданов.

— Что это ты так рано? — явно смутился он.

— Так вышло, — проговорила она изумленно, — а ты куда собрался?

— Понимаешь… — он обошел чемоданы и присел на краешек стула, — мне тесно тут. Я задыхаюсь! Здесь нет никакого выхода моему таланту!

— И что? — обомлела она.

— Я улетаю на Землю, — объявил он наконец, — прости, Алеста, так больше не может продолжаться. Я должен расти!

Вообще-то он был высокий. И стройный. И с черными кудрями до плеч. Эти кудри и свели ее с ума когда-то.

— А на Земле твои пьесы будут ставить?

— На Земле тысячи театров, а здесь только три. Просто позор для нации! В этой дыре жить совершенно невозможно!

Очевидно, беда одна не приходит. Ребенок умирает, муж сбегает на Землю… Ложиться костьми на пути его таланта Алеста не могла.

— Хорошо, — сказала она, окаменев, — только почему ты не посоветовался, Кед? Все так неожиданно!

— В таких вопросах мне советчики не нужны. Это мое решение! Мое! И моя жизнь!

— Что ты кричишь? — пробормотала она, ей показалось, что сердце сейчас остановится, — конечно, это твоя жизнь. Я пыталась ее скрасить и не смогла. Возможно, на Земле тебе будет лучше.

Кед снова встал и посмотрел на нее виновато.

— Так я пойду?

Она была так потрясена, что перестала что-то понимать. Как в санатории у Джаэко.

— Иди.

— Ну… прощай?

— Прощай.

Он дошел до дверей, сутулясь под тяжестью чемоданов.

— Кед! — спохватилась она, — а как же ты полетишь?! У тебя же нет денег. Я вот заняла вчера у Сандры…

Он ссутулился еще больше, но даже не обернулся.

— Кед, — проговорила она с ужасом окончательного прозрения, — с кем ты летишь?

— С Барбарой, — буркнул он.

— С этой развратной земной режиссершей?!

— А ты святая! — все-таки обернулся Кед с перекошенным лицом, — аппирская мадонна с двумя больными уродцами! Я сыт твоей святостью по горло! От нее ничего, кроме долгов! Я терпел долго. Больше не могу!