Герберт Уэллс - Машина времени (сборник)

Странно, но когда я смотрел на звезды, мои собственные огорчения и все земные заботы казались совершенно ничтожными. Я думал о неизмеримых расстояниях, отделяющих звезды от нас, об их медленном, но неуклонном движении из неведомого прошлого в неведомое будущее. Я думал об огромном круге, описываемом земной осью. Только сорок раз совершился этот безмолвный круговорот в течение всех лет, через которые я промчался на своей Машине. И за эти несколько круговоротов вся деятельность, все традиции, вся сложная организация, языки, народы, литература, вдохновения, даже самая память о человеке, каким я его знал, исчезли из жизни! Взамен этого на земле остались маленькие хрупкие создания, позабывшие о своих великих предках, и белые подземные существа, внушавшие мне ужас!..

Тут я вспомнил о великом страхе, который разделил человечество на два враждебных вида, и впервые с ужасающей ясностью понял, что за мясо мне довелось увидеть в Подземном Мире!..

Нет, это было слишком ужасно! Я взглянул на маленькую Уину, спавшую возле меня, на ее беленькое личико, мерцавшее под звездами, и торопливо отогнал от себя эту мысль.

В ту долгую ночь я старался, насколько мог, не думать о морлоках и, чтобы скоротать время, пытался найти признаки старых созвездий в новых группировках звезд. Небо по-прежнему оставалось очень ясным, и только изредка показывались легкие облачка. Время от времени я впадал в дрему. Наконец, когда я уже порядком устал от своего бдения, на востоке забрезжил слабый свет, будто отражение какого-то бесцветного огня, и выплыла наша старая луна, белая, с острыми рожками. А тотчас же следом, настигая и затопляя лунный свет, появилась заря – сначала бледная, а затем все более яркая и теплая. И не было никаких морлоков – во всяком случае, в эту ночь на холме ни одного из них я не увидел.

Дневной свет рассеял мои страхи, и теперь они казались почти лишенными основания. Я встал. Нога в башмаке с оторванным каблуком распухла у щиколотки, пятка болела. Тогда я снова сел, снял свои башмаки и отбросил их в сторону.

Я разбудил Уину, и мы отправились в лес, теперь зеленый и приветливый, а не темный и зловещий, как ночью. Мы нашли несколько плодов и позавтракали. Скоро мы встретили других прекрасных наземных жителей, которые смеялись и плясали в солнечных лучах, как будто в природе не существовало ночей!

Мои мысли вновь вернулись к мясу, которое я видел у морлоков. Теперь я знал, откуда оно у них, и от всей души жалел последний жалкий ручеек, сохранившийся на земле от великого потока человечества. Ясно, что очень давно, много веков назад, в течение продолжительного периода упадка человечества, морлоки стали ощущать недостаток в пище. Возможно, они питались тогда крысами и тому подобной гадостью. Ведь уже теперь человек стал менее разборчив и строг в выборе пищи, чем в прежние времена, – гораздо менее разборчив, чем, например, обезьяна. Его предубеждение не есть человеческого мяса – глубоко укоренившийся инстинкт.

Итак, бесчеловечные потомки людей!.. Я старался взглянуть на это с научной точки зрения. Ведь они были еще менее человекоподобными и еще более удалились от нас, чем наши предки каннибалы, жившие три или четыре тысячи лет тому назад. А тот интеллект, который сделал бы для нас такое положение вещей настоящей пыткой, давно исчез у них!

Ну хорошо, мне-то, в конце концов, что за дело? Эти элои – не что иное, как откормленный скот, который муравьеподобные морлоки разводят и пожирают.

А Уина танцевала около меня!

Пусть такое положение вещей есть суровое наказание за человеческий эгоизм. Но ведь все равно это ужасно. Люди были довольны, что благодаря тяжелому труду своих собратьев – людей, своих ближних – могли жить в роскоши и наслаждаться. В свое оправдание они ссылались на необходимость, и вот настало время, когда та же необходимость повернулась к ним обратной стороной.

Я старался, подобно Карлейлю, возбудить в себе презрение к этой жалкой, упадочной аристократии. Но я не мог вызвать у себя такого настроения. Как ни велико было умственное падение элоев, все же они сохранили человеческий облик, в них осталось еще много человеческого, и я невольно чувствовал к ним симпатию и разделял их унижение и страх.

Пока я не знал, что мне предпринять. Прежде всего я хотел найти какое-нибудь безопасное убежище и изготовить металлическое или каменное оружие – какое сумею. Это было самой неотложной необходимостью. Затем я надеялся добыть огонь, чтобы иметь под руками факел, поскольку уже знал, что это было самым действенным оружием против морлоков. Кроме того, я собирался придумать приспособление, с помощью которого можно было бы выломать бронзовые двери Белого Сфинкса – что-то вроде тарана. Я был убежден, что если бы сумел войти в эти двери с огнем в руках, то нашел бы там свою Машину и вырвался бы отсюда. Я сомневался, что у морлоков хватило сил утащить Машину куда-нибудь далеко.

Уину я решил перенести с собой в наше время.

Перебирая в голове детали своего плана, я продолжал идти по направлению к зданию, которое наметил себе в качестве нашего жилища.

Дворец из зеленого фарфора

Около полудня мы подошли к зеленому фарфоровому дворцу, и тут я увидел, что он находится в полуразрушенном состоянии. В окнах торчали осколки стекол, огромные листы зеленой облицовки отвалились, так как металлические рамы, на которых она крепилась, проржавели. Дворец стоял на зеленом лугу, на очень высоком месте.

Прежде чем войти внутрь дворца, я взглянул на северо-восток и был немало удивлен: там, где, как мне казалось, должны были находиться Уондсуорс и Баттерси, теперь виднелся большой морской рукав или, вернее, залив. Я тогда решил, что в морской глубине, вероятно, произошли или происходят какие-то перемены с живыми существами. Впрочем, я недолго думал над этим.

Материал, из которого был сделан дворец, как я и предполагал, действительно оказался фарфором. На фасаде еще виднелась надпись на каком-то незнакомом языке. Я надеялся (и это было, конечно, необоснованно), что Уина поможет мне разобрать, что там написано, но тут же убедился, что даже сама идея писания никогда не приходила ей в голову. Она всегда казалась мне более человеком, чем была на самом деле, – возможно, потому, что в ее привязанности ко мне было очень много человеческого.

За огромными створками дверей, которые были открыты и поломаны, вместо обычного большого зала мы увидели длинный коридор, освещенный целым рядом боковых окон. С первого же взгляда помещение напомнило мне музей. Паркетный пол был покрыт толстым слоем пыли, и под таким же серым покровом рядами лежали самые разнообразные предметы.