Александр Громов - Запруда из песка

А хоть бы я и сказал ему – что толку? Не поверит. В немецких девок верит (и правильно, кстати), а в реинкарнацию нипочем не поверит. Не поверит и в то, что мне тогдашнему и в голову бы не пришло откупаться от Греты, Хельги, Марты, Кэтрин и прочих бюргерских дочек, не говоря уже о крестьянках. В прусских вербовщиков – сукиных сынов, каких мало! – он не верит, а в благородство нищего студиозуса верит. Документ ему нужен! Бумага на выдачу сапог и подштанников. Если и впрямь найдет что-нибудь – загрустит.

А не найдет, так выставит свою теорию на всеобщее обозрение и будет носиться с нею, как с писаной торбой, отмахиваясь от тех, кто резонно возразит: мол, отсутствие документов ничего не доказывает. Ему уже все ясно! Эх, убогий! Прусский вахмистр тебя фухтелем не лупил – он бы вылупил из тебя всю дурь! Пруссаки это хорошо умели.

Лайнер коснулся бетона и побежал, чуть-чуть содрогаясь. Девчонке справа понадобился пакет. Сосед слева, к счастью, замолчал – видно, высказал наболевшее и успокоился, как слуга царя Мидаса. Черт с ним. А хорошо, что он занимается изысканиями за свой счет…

Лайнер подрулил к гофрированной кишке пассажироприемника, и я навсегда расстался с ученым энтузиастом. Пусть себе летит в Германский суботсек, пусть роется в тоннах и тоннах бумажек, касающихся всяких Гансов, Фрицев и Паулей, разыскивая одного-единственного Михайлу и боясь его найти. Его проблемы. Мое контуженое настроение понемногу улучшалось. В вагоне, что вез меня из аэропорта в столицу, я совсем пришел в себя. День клонился к вечеру – настоящий теплый майский день, – и мелькали за чисто вымытым окном деревья в зеленом пуху. Природа просыпалась, и не было ей дела до того, что где-то за четыре тысячи километров отсюда ее стукнуло небесной горой. Ерунда, укол. Да и люди, в общем, не нервничали. В середине вагона компания студентов, забыв о катаклизме, с удовольствием распевала под гитару песни – чуть-чуть хулиганские, но отменно веселые. Все были облачены в стандартную форму Экипажа, без глупейшей реликтовой манеры выделиться хотя бы одежной и побрякушками, если больше нечем. Кое-что из их вокального репертуара я и сам певал в их возрасте в таких же компаниях. Помню мое удовольствие от того факта, что высшее образование в Экипаже преимущественно смешанное, а не раздельное по полам. И с Настасьей я познакомился в такой же компании.

Не будь воспоминаний о прошлой жизни, дрожал бы я, наверное, с непривычки видеть рядом с собой противоположный пол, и глупо мычал, мучительно пытаясь отклеить язык от нёба. Но вместо этого был смел и нравился девчонкам, хотя играть на гитаре так и не научился, да и пел погано. Зато с охотой сочинял тексты новых песенок. Ямбами. Возможно, немного тяжеловесными, однако же некоторые из моих сочинений утвердились в студенческом фольклоре. Не меньший повод гордиться собой, чем очередная ода да гонорар в две тысячи рублей от щедрот матушки-государыни. Медными деньгами. На двух подводах.

Чудесное было время – я имею в виду студенчество. Впрочем, и теперь не хуже, хотя и несколько иначе. Всякому возрасту – свои гормоны и свои развлечения.

Судя по времени и ландшафтам за окном, ехать оставалось всего ничего – не было смысла включать комп. Я ощущал страстное желание работать. Даже выпить не хотелось – только вкалывать и вкалывать. До квадратной головы и гулкого звона в оной. Что есть поставленная задача? Препятствие на пути к дальней цели. Надо его устранить. И чем препятствие непреодолимее, тем интереснее его устранять. Кому не нужны масштабные задачи, тот пусть метет улицы, мастерит табуретки или вышивает крестиком.

Сорокин? Штейниц? Чепуха, мелочи бытия. В этой жизни Экипаж чаще всего гладил меня по шерстке, не то что в прежней. Тогда и Экипажа-то никакого не существовало и существовать не могло, в том-то и был весь трагизм. Тогда мне приходилось брать глоткой, интригами, лестью сильным мира сего, а подчас и кулаками – и все равно результат чаще всего получался жалкий. Сколь много времени было потрачено на борьбу! Сколь многого я не успел! Как вспомню, так аж зубы ломит.

Экипаж дал мне всё. Он большинству людей дал всё. И окна чистые, и лица счастливые, и поезда ходят без опоздания, и мысли людей не всегда заняты суетой, а если подчас встретится человек, обильнее других наделенный материальными благами, то каждому ясно: этот – заслужил. Потому что иначе и быть не может. Иначе – прилетит еще один астероид и натворит дел. Может быть, убьет обладателя неправедного богатства и влияния, или его близких, или тех высших офицеров, кто допустил такое непотребство. Еще хуже, если он убьет миллион-другой ни в чем не повинных людей. Это чревато бунтом на корабле. Для чего Экипаж, если его командование зажралось и мышей не ловит? Куда смотрит Капитан?

Да, жесткое воспитание. А что делать? Надо ломать в себе обезьяну. Зато такого ощущения единой цели при всеобщей справедливости не было, пожалуй, и в соцстранах прошлого века. Как результат – счастье народное. Хорошо?

Кто спорит. А только противно, порой до рвоты противно, что не сами мы создали Экипаж Земли, а нас заставили создать его! Извне. Чужие. У которых еще неизвестно какие цели, а следовательно, мы имеем в наличии полный туман насчет того, что ждет нас в дальнейшем. Можно лишь выдвигать гипотезы, строить теории, и ту из них, что кажется нам наиболее удобной и сулит хоть какую-нибудь надежду, преподносить людям в качестве истины.

А что, разве мы могли бы объединиться сами?

Нас объединило вульгарное чувство самосохранения, проще сказать – трусость. И это противнее всего. Да, мы объединились в то, что принесло нам великую пользу. Ну а если бы чужие потребовали от нас прямо противоположного?

Скверная у меня рабочая гипотеза, не в первый уже раз подумал я. Никому она не понравится. Чужие нарочно провоцируют землян на сопротивление им – ну, сказанул!.. Рыпнемся – тут и чужие нас камнями закидают, и Экипажа, пожалуй, не сохраним, если упремся. Да убережем ли хотя бы десять процентов населения?

Во-первых, сломаемся гораздо раньше. А во-вторых, кто я такой, чтобы думать об этом?

Праздный вопрос. Я знал, кто я такой.

13. Звездное ухо

Болтун подобен маятнику: того и другой надо остановить.

Накануне мне приснился сон: Сорокин не отправил меня в Тверь чин чином, как порядочного, а приказал убираться из лагеря экспедиции любым транспортом, какой я сыщу, но только чтоб немедленно. Хоть на своих двоих. «Чтоб духу этой скотины тут не было!» – скрипя, как дерево в бурю, верещал он. Да пожалуйста! Не больно-то хотелось тут киснуть. Транспорт я, конечно, сыскал – увел у служивых резиновую лодку. Речка, названия коей я не удосужился узнать, вздулась от прошедших где-то в верховьях ливней и катила мощно, только успевай подгребать на поворотах, чтобы не вынесло в кусты и коряги. Дохлого скота в ней больше не попадалось, но плавучие стволы деревьев встречались в изобилии. В одном из них я разглядел застрявший кусок блестящего металла – и, натурально, сразу понял, что это такое. Осколок астероида, конечно же. Вернее, не самого астероида, а устройства, прикрепленного к нему чужими!

Знаете, как это бывает во сне? Хочешь что-то сделать, а не получается. Чаще из-за ватного тела, а иногда оттого, что нет под рукой нужного инструмента. Мне требовался нож, топор или пила – но увы. Забыл взять с собой. А грызть древесину зубами я не привык – бобры мне не родственники.

Кое-как я вытолкнул ствол на мель и, рассмотрев находку, мгновенно понял: застрявшая железяка есть не что иное, как часть устройства, необходимого для переброски массивного космического тела в подпространстве из точки А в точку Б. Во сне я даже разобрался с принципом его работы, но, проснувшись, естественно, все позабыл. До чего же иной раз жаль, что сон и явь вещи разные! Некоторые думают иначе, но с такими симптомами – к психиатру.

Впрочем, после пробуждения я печалился недолго. Во всяком минусе найдется свой плюс. Есть только один способ качественно выполнить серьезную работу: думать о ней постоянно. Стало быть, со мной все в порядке, раз мне снятся такие сны.

Процесс пошел еще в Твери, продолжился в тайге и самолете и продолжался теперь. На подходе к дому я был в рабочем режиме и рвался в бой.

Я отпер дверь сам. Настасья трудилась над каким-то документом. Прицепленный к халатику значок указывал, что она на вахте.

– Привет, – сказал я, делая жест рукой, чтобы жена не вставала мне навстречу. – Извини. Ты работай. Насчет ужина сам чего-нибудь соображу.

– Молодец, что вернулся. Погоди, ты мне нужен… – Затуманенным взором Настасья блуждала по дебрям канцелярита на экране. – Как лучше назвать нечто обязательно присущее чему-то? Из башки вылетело.

– Имманентный атрибут.

– Н-ну, это как-то не по-людски. Я же не диссертацию пишу.

– А тебе посконное надобно?