Многократор - Художник Её Высочества

— Икроносцы — первые инопланетяне. Ближайшие соседи. Где они — там толпа. Зато хоть привыкли к ним. Видел я однажды панику, да так, что и дети орут дурниной с перепугу, и взрослые врассыпную, когда военный атташе Великого Цирка решил частным образом прогуляться по престольной.

Бумажного не видно снизу, от ноздрей только торчит, а то тоже бы поди сбежались да исплевались от отвращения. Никто не любит иностранцев. Сказано ведь недвусмысленно — облик его чуж-чуженинский… Мимесис уродства, субстанция, не проходящая в сито местного представления о прекрасном, кукушкины яйца с лукавой генетикой. И земляне не будут оригинальны, когда ужаснутся первым визитёрам. Просто надо относится к этому, как женщины бальзаковского возраста: ну, ноги — геометрическая ошибка, ну, войлока эталон, зубов малонаселение — лишь бы человек был хороший.

Спит его гид. Принырнул.

— Спишь-спишь, а отдохнуть некогда. Я говорю, когда приедем, ЪяА?

— Вон в конце квартала Национальный музей. Видите, там раппорты фасада светятся?

— Угу. Старое искусство и модерн у вас вместе?

— А разве у вас отдельно?

— Ну-у… да. Лувр — старое, Орси — новое, центр Помпиду — новейшее.

— Хм, интересно как! А почему так?

Степан вопрос-то понял, но не понимает почему такой вопрос задаётся. Но вот он стоит, смотрит на местное искусство. И где же здесь развитие, спрашивается? Должно же быть. Любой поиск всегда рост качества и естественная смена стилей. Нельзя рядом с Рафаэлем вешать Миро. Знаки Миро просто сожрут с потрохами рафаэлевских цыпочек. И кто сказал, что искусством являются тысячи пастушьих дудочек, увеличенных до трех метров?

— Бамбуковый лес. Я вижу только различия в комбинациях дырочек.

— В них дело. Если, конечно, не думать о внутреннем содержании.

— Рукав прямой, воротник — стойка, и скромно обшит жемчугом. Так они играют что ли?

— Разумеется. Слава Богам приходящих дождей уснувших во рту блаженства.

Ах, так тут религия! Поповский формализм. Сказать бы: «Религия — униженная форма знаний, ловушка для придурков.», да не следует. Местные традиции — что мусульманка в мешке. Приоткрой ей паранджу любопытства ради или для вентиляции — и обида, и скальп снимут. Если не снимут, то в другой раз уже точно не пригласят лапотника, благорассудные.

Потёр висок в недоумении, превращаясь на одно око в китайца, тут всё и увидел. За стеклянной панелью к соседней дудке подкрался посетитель, замер, оценил экспонат, надул над губой воздушный пузырь, и в уши ударили знакомые трели. Как сверчки — издалека приятно, вблизи невыносимо.

— Молится он, ЪяА?

— Можно сказать. Но только отчасти. Цивилизация всё-таки развивается.

«Да, понятно. Я забеременела. Но только отчасти. Пока замуж не вышла.»

Первый критерий открытия цивилизации — контроль над гравитацией. Овладели, закрывай, не закрывай, сами откроются. Первый же звездолет, выкуклившись из подпространства, обнаружит соседей. Другое дело — подтянуты ли тылы у присоседившихся. Бывает и так, что первый спутник запускало не государство, а монастырь. Головатый когда рассказал — Степан не поверил. Даже увидев сам, не смог совместить кумирню и чистый интеллектуальный продукт. Папа Римский — Эйнштейн, монахи-ученые в белых халатах, остальное как положено; нунции, склоняющие нехристей, догматы, таинства, божья благодать, прочие дребезги. Но какая экзотика!

С голонянином неладно. Воздушный пузырь как прилип к нижней дырочке, так и остался, но тело вывертывалось диковинно. Конечности, сложившись, исчезли под складками боков, вальковатые утолщения на спине увеличивались, что наливающиеся ожоговые волдыри.

— Сможет! Талант сразу видно.

Степан жадно смотрел, что дальше.

— Талант является вторичным половым признаком. Что сможет, ЪяА?

— Взлететь. По мелодии видно, откроется ли четвертая сторона каркаса.

Степан аж в плие сел от изумления. Вместо лягушки качался над полом какой-то, связанный из беспорядочных шариков, матрац. Звук накалялся. Голонянин поднялся выше, зажата следующая дырочка, звук — драматические рулады, следующая дырочка… То-то удивился, обнаружив, что у здания нет крыши. Списал на то, что земноводному дождь, что теплокровному солнышко.

И всё. Закончилась психологическая миниатюра драматического содержания. Улетел талант в низкое свинцовое небо.

Хлопнув ладонями, расхохотался.

— Вот тебе и дедушка на бабушку! Но как?!

— Насколько могу предположить, углеводородистые соединения и в вашем организме играют не последнюю роль. Только у нас высвобождением водорода путем каталитических реакций владела жреческая каста. Секрет охранялся пуще блистающих плавников Царя Вод. Но цивилизация развивается. Пускай молитва, но и творческий акт. Как вы думаете? Хотите, покажу своё произведение? — задал храповицкого во все носовые завёртки, как водится. Степан терпеливо подождал. — Оно вон в том крыле. Хотите?

Очень хочет и рассыпается в благодарностях за новые краски по поводу великого предназначения искусства. «Пойдемте, дорогой мэтр, где ваша установка крекинга метана в водород, основу воздухоплавания?» Какой, наверное, вздор для голонянина его портрет! Бога, оказывается, итак нет, а тут ещё пуанты вместо ласт, солнечная погода, шарлатанство из реликвария, просушить бы его на сто процентов! Кому поп, кому попадья, а кому, знаете-ли, поповская дочка.

— А вы, ЪяА, тоже летаете?

— Один раз. Я тогда будто с ума сошел. Зато никто теперь не скажет, что я ремесленник. Клянусь Творцом вод, и я настоящий художник!

Не спи, не спи художник..! Нет снова спит. И ладно, Степану тоже пора на Землю (народ советский, конечно, название родине придумал глинозёмное — Млечный путь спростоквашится), по-московскому времени уже заполночь, надо тоже поспать, поспать и земному художнику с газообразными снами*.

*Сон — это когда есть всё, но неизвестно в каком газе. Джангули Гвилава +

?бигель? ля?о?елян?умажная Аав-Отина Ш.. А.В. ок' Я-Дух. *(послесловие после послесловия).

Стоял за Можайским молоком в очереди к передвижному фургону, таращился на рекламный плакат с уже знаменитой на весь мир топ-моделью, размышлял.

Религия — апокалиптическое чудище. Посмотреть вниз. Бьётся в заграмождениях огромное нелепое тело с головищей из дыр облитых чугуном, способного против прочего украшаться золочением, непересчётные зазубленные черепа вместе перекусались, отверстиями своего знания озирается, в которые вползают сухие черви выхолощенных замученных святой инквизицией идей, с обратно щедрейшим хитрым отрыгиванием индульгенций, зудит дЩхами свирелек, напоминающих, что под цветами в зелени стая наказующая подползает — полканы из недочеловека и коня-зверя сложенные, пугает ритуальными барабанами, литаврами запретов трясётся, и топчет, топчет грубыми пружинами случая оставшихся в её власти.