Наталья Суханова - Весеннее солнце зимы. Сборник
Впрочем, я забегаю вперед. Это уже относится к тому времени, когда мы на ферме коров доили.
Сейчас мне и не припомнить, с чего началось. Вероятно, с того, что отчет по практике был написан, и, покрутившись часа три-четыре на станции, мы сбегали к Тоне на ферму. У нее всегда находилась для нас работа, и, плохо ли, хорошо ли, мы ее делали. Иногда мы провожали Тоню в поле к стаду, поджидая потом где-нибудь неподалеку. Мы тем охотнее болтались около нее днем, что она теперь не всегда приходила на вечерки.
Собственно, ни один из нас, по-моему, не выражал желания доить коров. Я их с детства боялся. Ну, а снобу Юрке, наверное, и во сне не снилось, что он сядет на скамеечку к коровьему вымени.
Но, помню, Тоня была сердита и неразговорчива. Наши шутки повисали в воздухе.
— Тонечка, чем тебе помочь? — вопрошали мы. — Что-нибудь прибить, приколотить не надо?
Молчит.
— Может, коров подоить? — задал кто-то из нас риторический вопрос.
И Тоня вдруг оживилась. Сделалась ласкова, до приторности даже. Она приняла так всерьез риторический наш вопрос, что мы растерялись.
— Ленька, ты ведь хочешь коров подоить? — свернул тут же на меня Юрка.
— Это же ты хотел!
— А, вы шутите! — Ее тон не предвещал ничего доброго. — Мы, доярки, народ темный. Вы уж сразу объясняйте, когда шутите.
Я даже не подозревал тогда значения этой сцены.
— Тонечка, мы бы помогли, но мы просто не умеем.
— Могу научить.
— А что, в этом есть какой-нибудь смысл?
— Ну, ладно, пошутили — и хватит.
Слово за слово. Получилось так, что нужно было или убираться вон, или с шутками и прибаутками подвигаться к коровам. Безопасность Тоня нам гарантировала. К тому же обучала индивидуально.
— Кулачками, кулачками надо доить, — пела она над ухом. — Вот так. Иначе корова молочка не отдаст.
Чувствовали мы себя не очень ловко. Будь Тоня такой, как всегда, я думаю, было бы все и просто, и весело. А так наши шутки были натужны, и Тоня принимала их как-то всерьез.
— Безобразие, — ворчал я. — Скамеек для доярок приличных не могут сделать!
— Скамеек! — фыркала Тоня. — Спецодежды не могут выдать!
— Слушай, Тоня, она на меня нехорошо смотрит. Честное слово, пнет!
— Если будешь бояться — пнет.
— Да он же, Тонечка, трус!
— Молчи, амеба!
— Не кричите — коровам это вредно.
— Я думал, Тонечка, ты о нас беспокоишься.
— О нас! Сначала были коровы…
— Тише! Коровы беспокоятся! — вдруг зло прикрикнула Тоня.
— По-моему, не коровы, а ты, Антон!
Была она какая-то нервная. То подхватывала каждое наше слово. То одергивала нас с раздражением.
— Здорово! Бог в помощь! — раздалось в дверях.
На пороге стояла Прасковья Михайловна.
— О, молодцы! — сказала она одобрительно. И к Тоне: — Приучаешь их к нашенскому труду?
Но хмурая Тоня даже не взглянула в ее сторону.
— На сегодня довольно! — сказала она нам, забирая ведра и пристраиваясь к корове сама.
— Как, уже все? — сказал Юрка. — А я только разохотился!
— А у нас еще коровы есть! — подхватила Прасковья.
— Так как насчет цыган? — наклонился я к самой тюбетейке.
Это Михайловне понравилось. Она стрельнула в меня своим единственным живым глазом:
— Приходи ко мне на свиданку — я тебе не только за цыган расскажу.
— Тонечка, так мы пошли, — попробовал обратить на нас внимание девушки Юрка.
Тоня кивнула.
— Может быть, все-таки спасибо скажешь?
— Спасибо.
— На «сковородку» придешь?
— Да.
Мы отправились в деревню переодеться к вечеру. Только зря старались — Тоня на «сковородке» не появилась.
Проходя мимо бревнышка, где сидели мы втроем с Михайловной, Петька пропел: «Я всю войну тебя ждала…» Прасковья была даже оживленнее обычного. Она то о чем-то нас расспрашивала, не дослушивая ответа, то вмешивалась в песни и пляски: кричала, подбадривала, хлопала.
На другой стороне площадки группа девушек смеялась, поглядывая в нашу сторону.
— Оранжевое танго! — крикнул дурашливо Петр. — Дамы приглашают милордов и танцуют до порыжелости!
Ко мне подскочила Капочка.
— Пойдемте танцевать! — сказала она требовательно. — Я вас приглашаю.
Я растерялся. Обижать девчушку не хотелось, и я пошел с ней танцевать. Один круг мы промолчали. Я уже подумывал, о чем бы пошутить, но она заговорила сама:
— Помогаете Антонине на ферме?
— Да вот… производственная практика.
— Вы с Прасковьей не откровенничайте! — вдруг скороговоркой сказала Капочка.
— Она вредная — ей лишь бы насмеяться.
— Что-то я не понимаю тебя.
— Потом небось поймете. И ваш этот товарищ — он вам не пара: он нехороший.
— А я хороший? — попробовал я отшутиться, но Капочка шутки не приняла.
— Капочка зря не скажет, — важно заметила она о себе в третьем лице.
— Чем же плох мой приятель? И веселый, и красавица.
— Он-то? Мокрогубый.
Я чувствовал себя все глупее. К моему облегчению, меня «отхлопала» у Капочки другая девушка. Капочка делала мне знаки, верно, хотела поговорить еще, но мне неловко было секретничать с этой девчушкой. Беспокойство подмывало меня.
Я решил отправиться к Тониному дому.
Юрка, кстати сказать, с бревнышка ушел, обхаживал высокую красивую девушку.
Судя по всему, он решил поставить крест на Тоне. Что ж, его дело. Я потихоньку убрался с площадки и, покружив по деревне, отправился на тот край.
Я сидел на скамейке, потом гулял за деревней и опять сидел. Тоня так и не вышла. Мне показалось, что на одном из окон шевельнулась занавеска. После этого я просидел еще полчаса, но в доме было темно и тихо.
Когда я вернулся, Юрка не спал. Против своего обыкновения, он спросил на этот раз:
— Тоню видел?
Я помолчал, тщательно расправляя на спинке венского стула брюки. Потом все-таки ответил:
— Нет, не видел.
— Между прочим, заходила Жанна. Говорит, что над нами смеется вся деревня.
— Чего же она грустит?
— Боится, что ты по своей неопытности женишься или наделаешь еще каких-нибудь глупостей.
— Ну, не ее забота.
— Оно, конечно. Но все-таки я прав был — тебе не нужно было впутываться в это дело.
— Что так?
— Я могу быть откровенным? Во-первых, ты сделал ту самую ошибку — помнишь разговор о кабардинках?
— Во-вторых?
— Во-вторых, ухаживая вдвоем, мы дали ей карты в руки. Два москвича на одну доярку — многовато.
— Может, и в самом деле много. Так я не возражаю, если ты меня оставишь одного.
— Раз уж ты мне разрешил, я буду откровенным до конца. Тебе оставшихся дней хватит разве на то, чтобы сунуть голову в петлю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});