Наталья Суханова - Весеннее солнце зимы. Сборник

— Ленечка-то, слышали, женился?

— Только вылетел из-под мамочкиного крыла, и — все, готово!

— Кто же супруга?

— Какая-то деревенская смазливая девчонка, без образования даже.

— Вот так с порядочными мальчиками всегда и выходит.

— На какие же тети-мети он думает содержать семью?

— А мама на что?

Представлял тихое отчаяние мамы, ее строгий голос:

— Разве обязательно было так спешить?

Нет, думал я, лучше действительно не спешить, убедить Антона уехать в город, помочь с работой, определить в вечернюю школу и как-нибудь, когда она уже поосвоится, сохранив, однако, всю свою живость и своеобразие, удивить наших снобов, приведя ее в компанию… Ну, и любовь, любовь, конечно! Но этого снобам не понять.

4

Когда я в первый раз взялся в чем-то помочь Тоне на ферме, Юрка встретил мой почин сухо:

— Зря ты ее балуешь.

— Ну, если помочь девушке в тяжелом физическом труде — это баловство, тогда уж не знаю!

— Не беспокойся. К своему тяжелому физическому труду она так же приспособлена, как ты к экзаменационным сессиям.

— Каста рабочих и каста ученых?

— Дело не в кастах. Хотя я не думаю, что это так уж плохо… Труд, к которому приспособлен с детства, что-нибудь да значит.

— Ты просто…

— Но суть не в этом, дорогой! Суть, драгоценнейший мой, не в этом, а в том, что твоя помощь, вместо того чтобы возвысить тебя в глазах очаровательной Тони, сделает тебя в ее глазах смешным, не больше.

— О!

— Да, да, смешным. Пробовал ты когда-нибудь поднести ведро воды кабардинке? А я пробовал. Потом в пору было из этого села уехать не только мне, но и ей — тыкали пальцами в меня, что я взялся за женское дело, и в нее, что к ней обратились с таким смешным предложением.

— Сколько красноречия, и все — чтобы не поднести ведра воды!

— Глухой глухого… Я умолкаю. Не хочешь слушать стреляного воробья — ходи в дураках.

Каково же было мое удивление, когда через день или два я застал «стреляного воробья» прибивающим щеколду на скотном дворе.

— Между прочим, кабардинки… — начал я многозначительно.

— Тонечка, не слушай этого мракобеса, — перебил Юрка. — Сейчас он начнет заливать, что для кабардинки позор, если мужчина поможет ей донести ведро воды.

И метнул в меня хитрейший взгляд: мол, что, слопал?

А когда Тоня удалилась, сказал мне небрежно:

— Черти тебя принесли — интим нарушил.

Меня кольнуло это, конечно, но я ему уже не верил. И не верил… из-за кадрили.

Вроде бы ничего особенного и не было. Сидели мы, как обычно, с Тоней на скамейке. Я вспомнил первый вечер в деревне и так понравившуюся мне кадриль.

— Вот только, — сказал я, — уму непостижимо, как вы помните фигуры!

— Ой, да куда проще! — вскричала Тоня. — Сначала идут навстречу друг другу…

Я начал за ней повторять, но запутался. Она принялась показывать, объясняя, что вот сейчас она парень, а сейчас девушка, а сейчас и то и другое вместе.

Но я опять запутался. Тогда она взялась меня учить. Самым трудным, конечно, оказались сольные партии. Выйти на середину, покружить Тоню — это я еще мог, но что делать, когда я должен «показать» себя?

— Да что хочешь делай! — досадливо наставляла меня Тоня. — Э, нет, с круга не сходи! Ногами-то хорошо уметь, но первое не это! Вон дядька мой ногами не очень-то пляшет, а все покажет. Или Петька — много он там умеет? — а и крутанет, и сам пройдется — гордый, сатана!

— Гордый, а ты им командуешь.

— Значит, нравится, чтоб командовала! А ну, сначала! Видишь? Понял? А теперь покажи себя!

И вот не вспомню, как получилось, только почему-то оказалась ее рука в моей — твердая ладошка, крепкая ручка, — и я забыл ее выпустить, забыл продолжить фигуру. Ладошка испуганно вздрогнула в моей руке и замерла. «Девочка, совсем девочка», — подумал я с такой ласковостью, что даже горячо стало. И тогда я, совсем как в романах, но не помня о них, вообще ни о чем не помня, прижал эту руку к своей щеке. Ни слова не говоря, Тоня только смотрела… Ну как объяснить, как она смотрела? Не объяснишь. Только вспоминая этот взгляд, я уже мог спокойно переносить Юркины штучки. А смотрела она всего секунду.

Потом отвернулась. И повернулась уже со смехом. Рассмеялся и я…

Однако, может быть, больше даже, чем эта кадриль, обнадеживало меня ее доверие.

Вначале, если и пытался я расспросить ее о колхозе, о ферме, она только отшучивалась:

— Чего это выспрашиваешь? В дояры собрался? Или в газету опишешь?

Теперь сама делилась со мной:

— Тут головой подумать да руки приложить — многое сделать можно. Вот смотри: торфяная станция рядом, а у нас почти все вручную. Почему это? Старыми фермами брезгуют, ждут, пока новые отстроят. А строят их, знаешь, как? Каждый новый председатель в них душу вкладывает, вроде как память по себе оставить хочет, заново проект делает — и все ни тпру, ни ну! А по мне, так стройте новые, а пока на старые давайте что есть. Ну, это ладно. А с кормами какое дело? Луга у нас хорошие, а только участок кормовой надо все ж таки иметь.

Женщины со мной несогласные: мол, семь шкур с вола все одно не сдерешь, и так ни дня ни ночи не видим, да еще участок выделывай. Председатель тоже: хорошо задумала, только кто займется всем этим? Рук не хватает, это верно. Так я говорю: потому и надо двадцать раз думать, что рук мало… Или вот подстилки.

Тоже насчет торфа я. Знаешь, какая это подстилка на скотный двор! Ни копытницы, ничего! А потом подстилки эти можно ж на удобрение пустить. Да не только это! Весь круговорот продумать надо. Представишь иной раз — так оно складно, красиво получается. Только все второпях, не думаем как-то…

Сидела, уйдя в себя. И опять:

— Те же передовики. Начинают они, правда, тем же горбом, как и другие. А чуть вышел вперед — тут тебе и корм в первую очередь, и технику какую-никакую.

Каждому председателю хочется, чтобы у него передовик был. Всем колхозом почему двух-трех передовиков не содержать? Оно, конечно, человек место красит. А все ж таки дело в круговороте. Чтобы круговорот весь до мелочи продумать. Чтобы гаечка и та к месту катилась. Чтобы катышок и тот на солнце зря не высыхал. Все обследовать, все продумать. Сельское хозяйство — оно такое, что тысяча дел в один день делается. Думать вроде бы некогда. А оно наоборот — подумать надо…

Попробовал я однажды подтрунить над этим круговоротом — так просто, из привычки шутить — и пожалел об этом. Не очень-то осмеливался шутить и Юрка.

Проедется что-нибудь насчет коров — и осечется, даже впадает в униженный тон.

Впрочем, я забегаю вперед. Это уже относится к тому времени, когда мы на ферме коров доили.