Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря

Шурик ошеломленно молчал.

Врач самодовольно откинулся на спинку кресла. Похоже, он плавно перешел к стихам. К диковатым, непривычным, но других он не принимал.

В половинчатых шляпахсовсем отемневшие Горгона с Гаргосомсмутно вращая инфернальным умоми волоча чугунное ядро прикованное к ногеидут на базар чтобы купить там дело в шляпедля позументной маменьки Мормо!Их повстречал ме-фи-ти-че-ский мясник Чекундраи жена его Овдотья огантированные ручкипредлагая откушать голышей…

— Дарвалдайтесъ! — самодовольно вещал Врач. — С чесночком! Вонзите точеный зубляк в горыню мишучлу, берите кузовом! Закусывайте зеленой пяточкой морского водоглаза!

— Это что-нибудь означает? — спросил Шурик, закуривая.

— Еще бы! — восхищенно ответил Врач.

— Вот ты говорил о выборе. — Никогда в своей жизни Шурик не переходил так легко на «ты». — Выбор правда существует?

— Еще бы!

— И он есть у всех?

— Еще бы!

— Даже у Анечки Кошкиной? Врач удовлетворенно хмыкнул:

— Ты быстро схватываешь предмет. У Аньки чудесный выбор. Вертлявая, как шестикрылый воробей, голос нежней, чем голубиный пух под мышкою.

— А Иван Лигуша?

— Иван! Куда нам без Ивана? — Врач оживился. — Вот феномен, достойный глубокого изучения. Вот этот человек точно не сбежит в Турцию и не покончит самоубийством. Он рожден для того, чтобы его убивали.

— Как можно такое знать?

— Лигуша бесполезен, — самодовольно объяснил Врач. — Любой человек, как правило, хоть на что-то годится. А Лигуша ни на что не годится. Единственное, что он умеет, — умирать. Он возвращает людям потерянные вещи, он пытается что-то предсказывать, но это вызывает только раздражение. А радуются ему только тогда, когда он умирает. — Врач быстро скосил глаза на Шурика: — Ты его тоже невзлюбишь.

— Это за что?

— За непробудную глупость.

— Он что, один у вас такой? — помрачнел Шурик. — Ты сам-то тут что несешь?

Выпад Шурика Врач понял правильно:

— Стихи!

— Если то, что ты цитировал, является стихами, значит, поэзия нормальному человеку противопоказана. И твои методы лечения меня тоже не убедили. Лучше расскажи о Лигуше. Что это за тип? Откуда такая странная функциональность?

Иван!

Глава V

«МАКСИМКА? БРОСАЙ ОБРАТНО!..»

Джумджума. 9 июля 1916 года

…Роберт Кольдевей выпрямился и, вздохнув, обернулся к группе мужчин, учтиво прислушивающихся к его хриплому голосу. Белоснежные котелки гости держали в руках, в зачарованных глазах стыло ожидание чуда. Археолог для них, подумал Кольдевей, нечто вроде таинственного, не совсем понятного существа, перепачканного глиной и пылью, но зато причастного ко всему тому, что самой вечностью упрятано в недрах таких чудовищных холмов, как Джумджума.

Что ж, решил Кольдевей, они получат свое.

В конце концов, от этих господ зависит — продолжатся ли раскопки? Они решают финансовые задачи Германского Восточного Общества. А раз так, они должны вернуться в Германию с полным осознанием невероятной важности проводимых им, Кольдевеем, и контролируемых ими, попечителями Германского Восточного Общества, археологических раскопок.

Роберт Кольдевей провел важных гостей по унылым, выжженным солнцем отвалам грубого щебня и, внутренне усмехнувшись, показал полустертые письмена на развалинах каменной стены.

— Вот это было начертано таинственным перстом на стене во время одного из безумных пиров Валтасара, — объяснил он. И специально понизил голос: — «В тот самый час вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала — мене, текел, упарсин…»

Пусть дивятся.

Чем больше странного расскажут они в Германии, тем лучше пойдут дела.

Кольдевей усмехнулся.

Конечно, гости поражены. Они видели руины, которые повергают в трепет неопытного человека. Они видели руины пещи огненной, в которую царь Навуходоносор приказал бросить трех невинных отроков. А еще я покажу им темный раскоп, пусть думают, что именно в нем томился пророк Даниил, брошенный на съедение львам.

Кольдевей сжал зубы.

Гости не должны покинуть раскопки разочарованными.

Собирая Совет Германского Восточного Общества, эти элегантные господа должны помнить, что далеко в Месопотамии некий Роберт Кольдевей, археолог, родившийся в Брауншвейге, денно и нощно работает во славу и во имя возвышения именно Германского Восточного Общества. Они должны наконец понять, что истинные археологи всегда похожи на моряков. Перед археологами, как перед моряками, всегда простерты никем не изведанные пространства. Эти господа в белоснежных цилиндрах должны крепко помнить, что существует масса таких вопросов, ответить на которые может только прошлое. Черт побери! Он глубоко убежден, что на большинство вопросов честные ответы действительно можно получить только в прошлом! И он будет копать выжженные солнцем холмы даже в том случае, если господа из Совета Германского Восточного Общества вообще откажут ему в помощи. А это реально, покачал он головой. К сожалению, это очень реально, особенно если проклятые британские войска двинутся к Вавилону! Но он все равно будет копать холмы Джумджума, даже если уйдет последний рабочий! Разве не здесь в конце концов была найдена странная металлическая шкатулка, никак не вяжущаяся с дикими временами, как облака протекшими над каменными холмами?

Роберт Кольдевей не любил спешить.

Он никогда не спешил. Случалось, он старался ускорить работу, но не более. Он не спешил, раскапывая южный берег Троады и зеленые берега острова Лесбос, не спешил, раскапывая вавилонские холмы. Может, потому и не знал он усталости, может, потому и наткнулся на некую шкатулку, выкованную из необычно тяжелого металла.

Впервые в жизни рука Роберта Кольдевея дрогнула, впервые ему захотелось сразу поднять непонятную находку, подержать шкатулку в руках. А ведь следовало осторожно обмести пыль, употребив на это самые мягкие щетки, зарисовать место находки, присмотреться, обдумать…

Но нетерпение!

Внезапное нетерпение!

Рука археолога сама собой потянулась к шкатулке, указательный палец лег на алое пятно, отчетливо выделяющееся на крышке. Кольдевей чувствовал: не надо этого делать! — но находка была поистине странной. Даже рабочие-сирийцы, бросив мотыги, удивленно уставились на господина. Они привыкли к тому, что в вавилонских холмах никогда не находят железа, и вдруг… шкатулка… Припав пересохшими губами к фляжкам, рабочие-сирийцы настороженно следили за тем, как широко раскрыты глаза Кольдевея, как странно он держит руку над шкатулкой, будто хочет ее погладить, а потом увидели, как шкатулка исчезла, и услышали неистовую брань господина.