Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 06

Литвиненко обернулся на топот многих ног: размахивая красным флажком, незнакомый прапорщик гнал к поезду взвод сопровождения, он же взвод спецобслуживания. Это были санитары, грузчики, работники кухни — сплошь ополченцы, от щуплых подростков до матерых краснолицых дедов. Обмундирование сидело на них черт-те как, за спинами мотались мосинские винтовки. Брызги во все стороны летели из-под сапог. Священнослужители посторонились, солдаты протопотали мимо.

Из четвертого вагона вывалился жующий Жулев, заступил дорогу и замахал руками, скрещивая их над пилоткой.

— Вертайся назад! Куда разогнались, ваше место в хвосте!

Полковник приблизился к штатским, притворявшимся офицерами. Ни одного знакомого лица. Его, однако, признали за уполномоченную фигуру: смолкли, а двое неуверенно попытались вытянуться.

Литвиненко козырнул, словно обманчиво вежливый милиционер, прихватывающий недобросовестных пешеходов. Эти пешеходы перешли улицу на красный свет и радовались, что целы, что все обошлось, но все только начинается.

— Полковник Литвиненко, — представился он. — Смирно…

В группе произошло неуловимое изменение. Штатские офицеры продолжали стоять, как стояли, но будто бы умерли.

— Вольно, — полковник передумал. — Прошу представиться, — он повернулся к полноватому чернявому мужчине лет сорока, стоявшему крайним справа.

— Капитан Татарчук, — отрекомендовался мужчина. — Распорядитель широкого профиля, плакальщик, тамада. Сотрудник областного ЦРУ, стаж восемнадцать лет.

— Чего вы сотрудник? — Литвиненко приложил ладонь к холодному мохнатому уху.

— ЦРУ. Областной Центр Ритуальных Услуг.

— Вы из области? Там еще… — полковник замешкался. — Еще оказывают услуги?

За его вопросом повис другой, невысказанный: как вы сумели добраться до города, товарищ Татарчук? Почему вы вообще живы?

— Трехмесячная стажировка при крематории. С циклом прощального конферанса. По необходимости могу представлять дополнительную конфессию, атеистическую, — он указал на служителей культов.

— Понятно. Вы? — Литвиненко оставил его в покое и перешел к спортивного вида шатенке с короткой стрижкой и грубыми чертами лица.

— Капитан Свирская. Патологоанатом, двухнедельное усовершенствование по эвтанологии. Практика в Центральном военном госпитале.

Полковник рассматривал ее в упор, пытаясь оживить в памяти черно-белые лица женщин-однополчан. Представил Свирскую в белом халате, спешащую со шприцем в руке; в шприце — морфин, все то же самое, только разные дозы. Хотя морфин давно снят с производства, вспомнил полковник. Для эвтаназии применяют средства, не вызывающие химическую зависимость.

Он молча перевел взгляд на следующую фигуру.

— Старший лейтенант Ященко. Военный повар, — отрапортовал верзила лет тридцати, в бифокальных очках. — Специализация по диетологии при детском санатории. Недельная стажировка по эвтанологии.

— Зрение не подводит?

— Подводит, товарищ полковник. Но выручает обоняние.

— Что ж, поглядим. Вы?

Четвертый выделялся военной выправкой, он даже прищелкнул каблуками. Мокрый шлепок прозвучал неуместно.

— Старший лейтенант Болотов, военный инфекционист-лаборант. Усовершенствование по геронтологии.

Литвиненко поймал его внимательный взгляд: Болотов изучал командира с откровенно профессиональным интересом. Полковник усмехнулся:

— К вашему брату на прием не попасть. А и попадешь, так ничего не добьешься.

— Население стареет, товарищ полковник. А геронтология — дисциплина юная. Делает, можно сказать, первые шаги.

Полковник покашлял. До отправления еще оставалось время, и он мог позволить себе короткую беседу.

— Ну и… что говорит юная наука о нашей… непростой ситуации?

— Работаем, товарищ полковник. Эпидемический процесс налицо, но инфекционный агент пока не выявлен. Но мы не теряем оптимизма.

— А самолеты бьются, корабли тонут… тоже инфекционный агент или какой другой?

— Он, товарищ полковник, — Болотов выглядел воплощенной уверенностью. — Человеческий фактор.

— Острый износ — ив чем же тут человеческий фактор? Турбина, еще приличная, рассыпалась в пыль — при чем гут командир экипажа? Или механик?

— Не могу знать, — инфекционист ничуть не смутился.

Полковник поиграл желваками, отвел взгляд.

— Следующий…

— Майор Соболевский, — толстому коротышке давно не терпелось представиться, он встал неудачно и вот дождался. — Ваш заместитель по воспитательной части.

— Политрук, другими словами, — уточнил полковник.

— А по-прежнему — комиссары, — хохотнул майор.

— Кого воспитывать будем? Кого агитировать?

Соболевский пожал плечами:

— Личный состав. И местное население.

— И на предмет?

Майор вздохнул:

— На предмет единства. — В голосе его проступила скука, вызванная надобностью в сотый раз повторять очевидное. — Против изоляции и фрагментации. Наш состав — объединяющее начало, доказательство жизнеспособности государства. Бронепоезд выехал с запасного пути. Никто не забыт. И страна не отречемся от своих сынов и дочерей в суровый час. — Соболевский посмотрел на часы и нахмурился.

— Вы куда-то спешите?

— Музкоманда опаздывает, — недовольно ответил майор. — Она же агитбригада.

— Напрасно ждете, — разочаровал его Литвиненко. — Я ее собственноручно вычеркнул. Сами можете скоморошничать сколько влезет, а цирк мне не нужен. Перепьются после первого свистка, устроят разврат — вот и вся агитация.

Челюсть у майора отвисла.

— Как же так… Я лично согласовывал… это непродуманное решение, товарищ полковник…

— И вообще с агитацией перебор, — продолжил тот. — Вон, — он кивнул на духовных лиц, — у меня уже целая когорта миссионеров. Как бы не передрались.

— Ваша позиция мне непонятна, — отважно возразил Соболевский. — Как лицо, наделенное особыми полномочиями, я буду вынужден…

— Ну, стучите в свой отдел, — равнодушно перебил его Литвиненко, отворачиваясь.

— Я делопроизводитель, — лейтенант, перезрелый для своих погон, шагнул вперед, не дожидаясь, пока к нему обратятся. — Регистратор. Бухгалтерия, 1C, Эксель, Ворд. Моя фамилия Викентьев.

Полковник постоял перед ним в раздумье.

— Вам сдачу есть чем давать? — осведомился он. Руководство не залаживалось. Навыки сохранились, но руки дрожали и память рассыпалась, и было все равно. Близок локоть, да не укусишь, да и не очень хотелось.