Кэролайн Черри - Черневог

Душистое масло, сосновые ветки и лавровое дерево — вот все, что было нужно для колдовских предсказаний, однако это не означало, что ожидаемый результат всегда равен количеству сожженного, сказал бы учитель Ууламетс. Они наполнили баню ароматным дымом и паром: для этого подбросили еще лечебной травы в маленькую сложенную из камней топку и вместе пожелали увидеть картины будущего в освещаемом огнем мраке.

— Банник, — обратился к нему Саша, стараясь быть как можно более почтительным, — есть какая-нибудь опасность, угрожающая этому дому?

— Нет, не так! — сказала Ивешка. — Он ведь знает только будущее. Банник, извини нас и покажи нам нашу жизнь на сегодняшний вечер.

Но они так ничего и не добились от банника. Слышался только скрип и потрескивание дающих осадку бревен, хотя вопрос об их будущей жизни был задан вежливо и уважительно.

Да, это не их прежний банник, как сказала Ивешка, и Саша был тоже уверен в том, что это не тот банный старичок из ивешкиного детства, и даже не то злобное созданье, которое сбежало от Ууламетса, а что-то еще более тайное и мрачное, что-то, как Саша едва мог разглядеть на таком большом расстоянии, имевшее скорее сходство с оборванным одичавшим мальчишкой… с когтями, которые оставили кровоточащие царапины на его руке.

— У нашего никогда не было таких глаз, — сказала Ивешка, обхватив себя руками, когда медленно обходила помещение бани. — Наш никогда не бросался ни на кого, он вообще никогда не издавал никаких звуков, а был такой маленький старичок, который иногда оставлял следы на снегу, особенно когда мы приносили ему водку. Он напивался и сидел в уголке, а когда мы приходили в баню, то показывал нам виденья, в которых, правда, никогда не было никакого смысла. Они никогда не относились ни к чему, хоть чуть-чуть важному. Но этот…

— Я принесу кувшин с водкой, — сказал Саша, очень желая попытаться хоть что-то сделать, и уже открыл дверь, как заколебался, подумав о безопасности Ивешки.

— Со мной все будет в порядке! — сказала она и махнула ему рукой. — Иди! Давай только, ради Бога, сделаем что-нибудь, хорошо?

Он очень хотел знать, почему Петр не возвращался. Он хотел…

Он выбежал на дневной свет и подобрал кувшин с водкой в том самом месте, где, как он был уверен, Петр и оставил его, около загона, и опрометью бросился назад, задыхаясь добежал до бани и ворвался внутрь.

Ивешка стояла, поджидая его, ее руки были сжаты.

— Пока ничего, — прошептала она в ответ на его беспокойный взгляд, когда он закрывал за собой дверь. — Господи, да пусть уж он покажет нам хоть то, что хочет показать…

Он открыл кувшин, щедро плеснул из него в огонь, куда подбросил еще лавр, сосновую кору и мох. Пламя с ревом вырвалось из топки прямо ему в лицо, ослепив его ярким светом…

Капли падали с колючек, поднимая брызги на воде…

Мелкие брызги, обагренные кровью стекали с камней в лужи…

— Где сейчас Петр? — воскликнула Ивешка, желая получить от банника правдивый ответ и ощущая при этом едва ли не удушье от продолжающегося лесного безмолвия, как при погружении в воду…

Водяной спал в глубине своей норы, старый Гвиур, свернувшийся как змея, он казался…

Она схватила Сашу за рукав, как только он выпрямился, чуть пошатываясь. Она стояла рядом с ним и дрожала, постукивая зубами, и пыталась говорить, хотя сама плохо слышала свои собственные слова, так на нее повлияла окружавшая тишина:

— Я не могу понять, какой смысл во всем этом. Кровь и вода, только кровь и вода, вот все, что я могу видеть в его картинах. Саша, мне очень не нравится все это.

А Саша, между судорожными вздохами, в свою очередь придерживал ее рукав и сказал:

— Я вообще не вижу ничего. Он не хочет разговаривать со мной.

Петр, натянув узду, повернул назад, встретив на своем пути густые заросли кустов, которые почти перегородили дорогу, и отъехал к тому месту где они кончались. Там он соскочил с Волка, чтобы отдохнуть. Боже мой, подумал он, немного проехался верхом, а уже почувствовал первые признаки болезненной усталости, которая, может быть уже к завтрашнему дню, заставит его быть более осторожным на прогулках.

Более того, Саша наверняка собирался со смехом пожелать ему всяческого добра и уберечь от всякой боли, это Саша вполне мог сделать, но Петр не дождался, пока тот сделает это, поскольку очень торопился получить свое развлечение.

Итак, если следовало пострадать ради такого случая, как первая прогулка верхом, рассуждал Петр, протирая Волка старыми сухими листьями, то ничего не оставалось, как наслаждаться прогулкой целый день. Саша поймет его, Саша обязательно объяснит Ивешке, что нет никаких причин беспокоиться за лошадь…

Но, вероятно, было не очень-то благоразумно заезжать слишком далеко, подумал Петр в следующий момент: следует ограничиться короткой пробежкой вдоль дороги. Ивешка была и без того выведена из себя, и если он собирался излечить ее от страха перед лошадьми, то уж он едва ли должен заставлять ее лишний раз беспокоиться.

Поэтому он вновь вскочил на Волка, чуть вздрогнул, когда опустился ему на спину, и начал с легкого шага, в то время как Малыш чуть не рысью заспешил рядом с ними, появляясь то с одной, то с другой стороны и делая непредсказуемые повороты.

Нужно было иметь большую волю, чтобы отказаться от такого времяпрепровождения заблаговременно: вновь стала сказываться боль, но тем не менее, сейчас он не позавидовал бы ни одному царю, ни его жене, ни всем его придворным и никакому коню, которым только мог владеть царь.

Он наверняка кончит очень плохо, говорили о нем в Воджводе. Петр Ильич, сын игрока, как опять таки утверждали досужие языки, и не миновал бы этой самой петли, к которой он по случаю и на самом деле был до ужаса близок, если бы не Саша. И вот теперь он, Петр Кочевиков, который никогда не верил ни в какое колдовство, живущий с колдунами и женатый на русалке, которая и на самом деле вновь ожила, разъезжает по лесу в компании с дворовиком.

Временами все это становилось для него привычным. Иногда же он вспоминал о Воджводе, где несомненно была назначена цена за его голову, и ни один из его друзей уже и не надеялся увидеть его живым и невредимым.

И больше всего он очень надеялся на то, что его приятель, Дмитрий Венедиков, все-таки выкупил Волка у хозяина постоялого двора, чтобы возместить его расходы. Он думал так потому, что раз уж случилось так, что сашино невинное желание закончилось обычной кражей коня, то Петр искренне хотел, чтобы это произошло именно с Дмитрием, который был бы сброшен с коня на какой-нибудь грязной улице. И не то, чтобы Петр был таким злым и жестоким, нет, ради Бога, нет: он был слишком благодушен, чтобы испытывать горечь по отношению к своим старым друзьям, иначе он пожелал бы (не будучи колдуном и поэтому абсолютно свободным для подобных желаний), чтобы Дмитрий сломал ногу, а то сразу обе, за то, что в свое время отказал Петру в помощи.