Николай Эдельман - Когда рухнет плотина

- А на кого ссылаться, если спросят?

- Можешь сослаться на меня, - сказал Андрей, немного подумав. Потом добавил, - Ну, раз пошла такая пьянка, попробую поговорить с Черепашкиным. Из ФСБ паренек. Мы с ним сотрудничаем по поводу оргпреступности. Вроде он чист. То есть не то, что говорить ему открытым текстом, а забросить удочку, попытаться выяснить, стоит ли к ихнему начальству с этим делом соваться, или оно тоже замешано.

Я согласился отдать Эльбину материалы, если он сделает ксерокс. Тот вскоре вернулся, вручил мне несколько копий, пообещал, что "будет работать", и мы расстались.

Эстеса мне, конечно, найти не удалось. Его не было ни дома, ни на одной из тех квартир, где он имел обыкновение пьянствовать. Оставался номер его пэйджера... Не диктовать же ему открытым текстом: "Завтра путч. Подробности при встрече". Все-таки я бросил сообщение: "Перезвони немедленно".

Я листал записную книжку, соображая, кому ещё можно позвонить, и все больше проникался мыслью, что без звонка Барабанову не обойтись. Все-таки пока ещё губернатор, обладает каким-то влиянием и может что-нибудь предпринять. В конце концов, при узурпации власти именно он должен пострадать в первую очередь.

Я был слегка знаком с его пресс-секретарем, и позвонил ему.

- Поезжай в мэрию, - ответил тот мне. - Шеф сейчас там, совещается с Пурапутиным насчет отсутствия связи.

Пурапутин, после того, как сегодня появился рядом с Орлом, был мне совсем ни к чему. Но может, удастся поговорить с губернатором наедине?

Мы через весь город потащились в мэрию. Она располагалась на стрелке речки Бугайки, в неуклюжей тумбе из белого бетона, какие строили в конце социализма. Раньше здесь размещалось какое-то партийное учреждение, вроде Дома Политпросвещения, а затем предшественник Пурапутина присмотрел здание и подыскал ему новое предназначение. Мент-охранник, естественно, не хотел нас пускать, несмотря ни на какие удостоверения и жалкий вид озябшей в своем условном платье и тоненьком плащике Ирки; но на поднятый мной шум явился начальник охраны, которого в свое время я успел задобрить бутылкой "Хеннеси". Тот пообещал позвать управляющего делами при губернаторе. Управляющий делами, узнав, что мне нужно срочно видеть Барабанова, весело закричал:

- Опоздали, Виталий Сергеевич! Они с мэром только что укатили, - он подмигнул, - в сауну.

- Где она находится? Мне очень нужно его видеть.

- Боюсь, что вас туда не пустят. Это оч-чень, - он сказал "очень" с таким же нажимом, что и я, - закрытое заведение. Ви-ай-пи.

Что-либо доверять самому управляющему мне совсем не хотелось, он был чрезвычайно скользким типом и жуликом, каких мало. Ну и черт с ними, подумал я, если Барабанов накануне событий пьянствует со своими политическими врагами, туда ему и дорога. Оставался ещё Шалва Зурабович.

- Шалву Зурабовича можно? - спросил я, стоя на ступеньках мэрии, когда в трубке раздалось "алло" с сильным грузинским акцентом.

- А кто его спрашивает, а?

- Скажите ему - звонит Виталий Шаверников, журналист. У меня для него крайне важное сообщение.

В трубке наступило молчание. Наконец, тот же голос произнес:

- Приезжайте. Вы где сейчас?

- В центре, около мэрии.

- Ага. Мы вас ждем, - и мне продиктовали адрес где-то на северной окраине.

Мы снова ловили машину, снова мчались через темень куда-то к черту на рога. Шофер не знал этих мест, мы оказались в новоотстроенном поселке коттеджей для новых русских, где на глухих заборах не висело ни названий улиц, ни номеров домов. Пришлось ещё раз звонить, уточнять маршрут, и наконец, нас высадили перед массивными воротами. Неприлично маленький участок огораживал высоченный забор из аккуратно подогнанных друг к другу досок, перемежавшихся фигурными кирпичными стойками, которые только усиливали впечатление осажденной крепости. Сам дом - трехэтажное островерхое здание из неоштукатуренного кирпича - был выполнен в том же стиле, с узенькими окошками-бойницами и выступами, похожими на замковые башни. Калитку нам открыл угрюмый охранник-грузин и тут же стал вещать что-то по рации, которая отвечала ему хриплой тарабарщиной. К дому вела тщательно расчищенная дорожка, выложенная плитками. Судя по пустынности крохотного участка, которому забор придавал сходство с тюремным двориком, дом был построен совсем недавно, но из глубоких сугробов торчали макушки саженцев. За стеклянной дверью оказался огромный, нисколько не соответствоваший аскетически-тесноватому внешнему облику здания, залитый светом, увешанный картинами и оленьими рогами холл с уходящей куда-то вверх широкой лестницей. Тут охранник передал нас ещё одному провожатому, такой же кавказской внешности, который повел нас вверх по лестнице, но ещё прежде низенькая женщина в черном глухом платье и с волосами, собранными в пучок на затылке, страшная, как большинство пожилых южанок, безмолвно приняла у нас и унесла верхнюю одежду.

Наконец, мы очутились в обширной комнате, весь пол которой покрывал мягчайший ковер. Напротив двери трещал огонь в камине. У камина стояло глубокое кресло, в котором утопал худощавый, но вместе с тем вальяжный мужчина с совершенно седой шевелюрой и властным смуглым лицом. Сидевший возде него ротвейлер вскочил и глухо зарычал.

- Сидеть, Абрек, сидеть, - негромко приказал хозяин, и пес замер, однако из его пасти временами вырывалось непроизвольное ворчание, словно внутри собаки продолжал работать какой-то механизм. - Значит, вы Шаверников? - спросил хозяин. Акцент в его речи почти не ощущался, но все же особенная твердость в произношении выдавала чужака. - Милости просим, садитесь, - он указал на стоявшее напротив него кресло. - А кто эта очаровательная дама?

- Это моя жена, Ирина.

- Очень, очень рад, - он снизошел до того, чтобы приподняться из кресла и поцеловать Ирке руку. Потом он сказал что-то по-грузински в укрепленный на стене возле его плеча селектор.

- А можно его погладить? - спросила Ирка, указывая на ротвейлера.

- Погладьте, погладьте, - разрешил хозяин. - Абрек - пес умный, отличает хороших людей от дурных.

Ирка опустилась на корточки рядом с собакой и провела ладонью по её лоснящейся шерсти. Пес задирал голову, будто тянулся пастью к ласкавшей его руке; под его черной шкурой перекатывались бугры мускулов. Я сел в предложенное кресло, спиной к экрану домашнего кинотеатра. Хозяин был эстет - смотрел Гринуэя.

- Итак, - продолжил он разговор, - какое срочное дело привело вас в мое жилище? Вы понимаете, Виталий Сергеевич (откуда он знает, как меня зовут?), я не приглашаю к себе незнакомых людей, тем более журналистов, но мне рассказали, что сегодня вы заступились за азербайджанца. Я не люблю азербайджанцев, азербайджанцы наши недруги, но с точки зрения вас, русских, это почти одно и то же. Думаю, за грузина вы вступились бы точно так же, и более того, даже не знали бы точно, кого защищаете.