Стенли Вейнбаум - Черное пламя

— Хелл, — сказала она ласково, — что ты думаешь обо мне сейчас?

— Я думаю, что ты черное пламя, горящее холодом вокруг мира. Я думаю, ты одержима демоном.

— И ты ненавидишь меня?

— Я бы молился, если бы смог ненавидеть тебя?

— Тогда смотри, Хелл. — Своими маленькими руками в перчатках она взяла его большие руки и положила на совершенном изгибе ее шеи. — Я даю тебе свою жизнь. Ты можешь только сжать свои могучие руки, и Черная Марго навсегда исчезнет из этого мира.

Она замолчала.

— Неужели я должна просить тебя?

Он почувствовал, как расплавленный металл вливается в его руки от соприкосновении с ее кожей. Его пальцы стали твердыми, словно металлические прутья и всей силы их не хватило бы, чтобы поднять единое перышко или сжать мягкое горло, на котором они лежали. И глубоко, в изумрудном пламени пылающем в ее глазах, он снова увидел отблеск насмешки

— мучительной, издевательской.

— Ну, так что же? — спросила она, убирая его руки, но продолжая сжимать своими. — Значит, ты не ненавидишь меня?

— Ты же знаешь, что нет, — простонал он.

— А ты любишь меня?

— Пожалуйста, — пробормотал он. — Неужели есть нужда снова мучить меня? Мне не нужны доказательства твоего превосходства.

— Тогда скажи, что любишь меня.

— Небеса, простят меня за это, — прошептал он. — Люблю!

Она отпустила его руки и улыбнулась.

— Тогда послушай меня, Хелл. Ты по-настоящему любишь Вейл и мало-помалу воспоминание померкнет перед реальностью. Вскоре в тебе ничего не останется от Черной Марго, а всегда будет Вейл. Я ухожу сейчас, надеясь, что мы никогда больше не встретимся, но… — тут ее глаза снова стали ледяными. — Я сначала должна рассчитаться с тобой.

Она подняла свою руку в перчатке.

— Это за твое предательство! — сказала она и яростно ударила его по правой щеке.

Брызнула кровь, на щеке останутся шрамы, но он стоял неподвижно.

— Это за твое насилие! — сказала она и серебряная перчатка вонзилась во вторую щеку.

Затем ее глаза стали более ласковыми.

— А это — прошептала она, — за твою любовь!

Ее рука обняла его, ее тело прижалось к нему, ее удивительные губы обожгли губы Хелла. Он почувствовал, что на мгновение объят пламенем, и затем она исчезла. Вместе с ней — часть его души. Когда Хелл услышал стук копыт жеребца Эблиса под окном, он повернулся и медленно вышел из дома туда, где Вейл сидела, склонившись над телом отца. Она бросилась к нему, стерла кровь с его щек и странное дело, ее слова были не о смерти отца и не о спасении жизни Хелла, а о Черной Марго.

— Я знаю, ты лгал, чтобы спасти меня, — прошептала она. — Я знаю, что ты никогда не любил ее.

И Хелл, в котором не было фальши, прижал ее к себе и ничего не ответил.

А Черная Марго мчалась на север к Селуи сквозь ночь. В небе перед ней мерцали тонкие тени, ведущие в бой армии призраков. Александр Великий, Атилла, Чингисхан, Тамерлан, Наполеон и, ближе всех, царица Семирамида. Все могучие завоеватели прошлого. Где они, где их империи, где их кости? Далеко на юге были могилы людей, любивших ее. Всех, за исключением Старого Эйнара, который, словно серый призрак, бродил по миру в надежде найти покой.

Сбоку от нее повернулся Хоакин Смит, словно хотел что-то сказать. Он посмотрел и промолчал. Он не привык видеть слезы на глазах и щеках Черной Марго 7.

КНИГА ВТОРАЯ

ЧЕРНОЕ ПЛАМЯ

1. НАКАЗАНИЕ — И ПОСЛЕ

Томас Маршалл Коннор должен был умереть. Бормочущий голос тюремного капеллана неотвратимо усыплял его, вместо того, чтобы стимулировать его разум. Все казалось диким и невероятным для нормального человека. Через десять минут он должен отправиться на электрический стул, чтобы заплатить самую высокую цену за то, что он случайно убил человека голыми руками.

Коннору — удивительно живому, жизнерадостному и здоровому парню — было всего двадцать шесть лет от роду. Он был талантливым молодым инженером. И вот он должен умереть. Зная это — он не волновался. Не было ничего призрачного в сером камне и холодных железных решетках камеры смертников. Не было ничего странного в разрезе на его левой штанине и выбритой точке на виске.

Приговоренный внезапно обратил внимание на единство материальных вещей вокруг. Мир, который он покидал, был незыблемым и конкретным. Приближающиеся шаги охранника смертников глухо звучали в отдалении.

Дверь камеры отворилась, и капеллан прекратил свое бормотание. Пассивно Томас Маршалл Коннор принял его благословение и спокойно встал между двумя охранниками для последней прогулки на своих двоих. Он оставался в состоянии отрешенности, когда его посадили на стул, привязали и подключили электроды. Томас услышал приглушенный шепот свидетелей и нервное торопливое царапанье карандашей репортеров. Он мог представить себе, что они пишут — «Закоренелый убийца»… «Совершенно не взволнован своей судьбой».

Но все это, казалось, касалось кого-то другого.

Он просто расслабился и ждал. Умереть так быстро и безболезненно было большим облегчением, после всего произошедшего. Томас даже не увидел, когда начальник тюрьмы подал сигнал. Потом была внезапная вспышка голубого света. И затем — вообще ничего.

Значит, вот какова смерть. Медленный и величественный дрейф сквозь Стигийский водоворот — безвременное порождение Вечности.

Спокойствие. Наконец тихое спокойствие и отдых.

Но что это был за миг, когда блеснула вспышка далекого света, который зажегся и погас, словно звезда? Вскоре свет разгорелся снова и постепенно начал приближаться. Томас Маршалл Коннор стал медленно ощущать, что он снова существует? Чувства и память о себе самом слабо боролись, чтобы собраться в единое целое — и он пришел в себя, ощутив боль физической пытки.

Раздался шум перепуганных голосов. Томас почувствовал приток свежего воздуха. Он снова ощутил свое тело. Он лежал спокойно, инертно, неподвижно. Но это не была неподвижность смерти. Сколько еще ему придется лежать?

Когда испуганные голоса зазвучали снова, Коннор открыл невидящие глаза и уставился в черноту перед собой. Постепенно он начал видеть, хотя и не мог ничего понять. Чернота стала покоробленной, каменной поверхностью. Она находилась не далее, чем в двенадцати дюймах от его глаз — кривая и незаконченная, словно подземная часть стены.

Свет превратился в лучик дневного света возле его правого плеча.

Новое ощущение охватило его. Он чувствовал невероятный, кусающий холод. Не мороз зимнего ветра, а ужасную фригидность межгалактического пространства. Но он был на… точнее, в земле. Словно по его венам вместо крови бежала ледяная вода. Томас чувствовал себя совершенно измученным жаждой. Его тело было совершенно неподвижно, словно жил лишь мозг, а он был жестоко заключен внутри. Он ощутил растущий ужас от осознания этого факта.