Геннадий Прашкевич - Золотой миллиард

И сжимался от подозрений: я стал уродом.

Он не хотел больше находиться в городе, населенном вымирающими тенями.

Ему повезло. За несколько часов до рассвета три бокко, ходя по кругу, расстреляли огромную колонну беженцев. На черной земле валялись растерзанные трупы. Казалось, много рыб брошено на замасленную чугунную сковороду. С грохотом, поднимая клубы душной пыли, пошла к месту происшествия тяжелая уборочная техника. Алди вполне мог сойти за вырвавшегося вперед спасателя.

Так оно и получилось.

Санитарный патруль ни в чем его не заподозрил, даже отправил в пригород – поднимать добровольцев.

За рощей больных тополей, покрытых вислыми отрепьями грязного вырожденного пуха, тянулись ветхие кирпичные домики. Из пустого дворика Адди переходил в другой, двери были наглухо заперты, на стук никто не откликался. Правда, за стенами кашляли, опасливо перешептывались. Потом выглянул сумеречный старичок – зеленый, плешивый, с детскими глазами. По виду сытый, но глаза выдавали. Пахло гашеной известью, ракушками, тлением. Какая-то осенняя блеклая радость лежала на всем. Но кашляли в каждом доме.

«Давно это?» – спросил Алди.

Старичок послушно покивал:

«Давно».

«Тебе сколько лет?»

«Скоро тринадцать».

Несоответствие вида и возраста показалось Алди столь разительным, что он даже не ужаснулся.

«Разве ты не старик?»

«Это я так выгляжу. Многие тут выглядят так. Старение клеток идет у нас быстро, – объяснил старичок. – Уже при рождении мы биологически не молоды. Умираем, не успев полюбить. Но нас учит любви хорошая женщина, – спохватился старичок. – Видишь домик? Постучись. Это наша школа любви».

Отмахиваясь от запахов, как от мошкары, Алди подошел к сборному домику и пнул ногой дверь.

«Уходи!» – крикнула женщина из-за двери.

«Это школа любви?»

«Ну да. Только зачем тебе?»

Кричащего понять всегда легче.

Алди сел на порог. Чего нельзя, того и на Земле нет.

Он это знал. От него пахло потом и усталостью. Действие коры черного дерева кончилась, он чувствовал себя измученным. А от Гайи, распахнувшей дверь и вызывающе сложившей руки на огромной груди, несло ужасом и сбежавшим молоком. Впрочем, сарафан был чистый, хотя застиранный и в заплатках.

«Чьи это дети?» – вгляделся во тьму Алди.

«Мои, – вызывающе ответила Гайя, имея в виду светящиеся в глубине дома точки. – Двое от офицера Тэтлера, я жила с ним. Другие от других мужчин. Я даже рожала девочек, но они умерли. Есть такой вид бактерий, Гай. Они умеют опознавать женские зародыши и убивают их прямо на самой ранней стадии развития. Остались у меня мальчики. Их у нас много. А взрослых мужчин я пытаюсь учить любви, они тут к этому не способны».

«Ты и сегодня работала?»

«Конечно».

«Всю ночь?»

«Только первую половину».

Он понял, почему у нее почти свежий вид и кивнул. Но Гайя хотела, чтобы ее поняли правильно:

«У меня школа любви. Я учу живому сексу».

Алди покачал головой:

«С тобой спят уроды!»

«Но ты тоже спал со мной».

«Со мной все иначе. А они берут тебя силой».

«Какая разница? От некоторых у меня дети. Сам видишь».

Он вспомнил нежную Мутти и ее зелененькие глаза. Как отлив изумруда. Ах, нежная Мутти, ты умерла бы от грязи и унижения, но задушила бы уродцев, прячущихся в углах темной комнаты.

«Рожать уродов – преступление», – напомнил он.

«Так думают в Экополисе, – хрипло рассмеялась Гайя. Она была рыхлая, от красоты ничего не осталось, вульгарный налет лежал на всем, что она говорила. – На Территориях все по-другому. Здесь выживают немногие. Здесь надо рожать и рожать. Генетическая катастрофа изменила все нормальные соотношения. Избыток – вот наша норма, иначе мы все исчезнем. Я рожаю уродов, ты прав. Но они – мои дети. Маленькие жалкие уроды. Хочешь, покажу их? – взглянула она на Гая с какой-то странной надеждой. – Ты их полюбишь. Они твои племянники».

«Не надо, не показывай, – сказал он быстро. – Они уроды. Тебя заставили их родить. Заставили против твоей воли. По законам Есен-Гу они не могут считаться твоими детьми. Они даже появиться в Экополисе не могут. Идем со мной. Я ухожу из Терезина. Мы обязательно доберемся до Языков».

«А потом?»

«Вернемся в Экополис».

«А потом?»

«Потребуем реабилитации».

«А мои дети?»

«У тебя нет детей!»

«Неправда. Они есть, – ответила Гайя хрипло. – И это мои дети. И никто не отнимет их у меня. Даже ты. Я всегда буду их защищать. Даже если они законченные уроды, я все равно буду их защищать. От тебя тоже».

Она вдруг успокоилась:

«Видишь, какая я грязная? Не знаю, как ты попал в Терезин, может, правда из Экополиса, но ты выглядишь еще хуже, чем я. И еще у меня есть мои дети, а у тебя никого нет. Да, меня возят по ночам к уродам и я учу их живому сексу. У меня это получается, правда? – презрительно прищурилась она. – Ты ведь это почувствовал? – она легонько провела рукой по рубцам, обезобразившим его лицо. Рука показалась ему тяжелой, а кожа была шершавая и пахла мылом. – Зато потом я возвращаюсь к своим детям и никому не позволяю их обижать».

«Они скоро умрут. Ты разве не понимаешь?»

«Мы все умрем. По другому не бывает. – Гайя махнула рукой и детские глаза в темноте послушно погасли. – Но это мои дети, Гай, скотина. Старшего я понесла от офицера охраны, который в течение месяца насиловал меня Почти каждый день в каком-то грязном закутке. Там кругом бегали пауки. Я тогда еще помнила Экополис, но сказала себе: Гайя, ты уже не сможешь вернуться, поэтому попытайся стать частью этого ужасного мира. Он ужасен, но и в нем тоже найдутся люди, достойные любви. Да, я спала со многими, Гай. Иначе быть не могло. У меня крепкое здоровье, а здесь это ценят. Видишь, даже дети пока живы. Смотри».

Она за руку втянула его в комнату.

Когда дверь распахнулась, тусклый свет упал на прячущихся по углам детей. Светились, оказывается, не глаза, а какие-то гнилушки, которыми они играли.

Темные мордочки.

Поднятые к глазам кулачки.

Настоящие уроды. Алди почувствовал омерзение.

Племянники и племянницы. Алди переполняла ненависть. Что там говорил этот Герой Территорий? «В Остальном мире человеческая жизнь вообще не имеет никакой цены… Одна чудовищная безликая масса…» Да, что-то такое. И еще он врал. «Я немало времени провел на Территориях, но вашу сестру не встречал…» Урод.

«Иди за мной», – позвала Гайя.

Она не хотела, чтобы их видели вместе.

В полном молчании они миновали рощицу больных тополей.

За мохнатыми растрепанными тополями открылось ужасное свинцовое пространство. Заиленный берег, низкое серое небо, ничем не украшенное, вода, плотная, как желе. Иногда вода вздрагивала, по поверхности бежали медленные круги, но ни одно живое существо не пыталось глотнуть воздух.