Андрей Столяров - Боги Осенью

Геррик объяснял мою растяпистость тем, что я абсолютно не ощущаю духа оружия.

– Для тебя меч - это не ты сам, а кусок неодушевленного металла, объяснял он. - Существующий от тебя отдельно и подчиняющийся только усилию мускулов. Ты не поражаешь врага, ты пытаешься его ударить. А от удара любой твой противник может легко уклониться. Вот, например, я перед тобой без оружия - ударь меня...

– Как это?

– Ну - коли-коли, не бойся, изо всей силы...

Я делал выпад, и лезвие проходило в нескольких сантиметрах от Геррика. Мне не удавалось даже заметить, как и когда он перемещался со своего места. Еще выпад, - и опять клинок пронизывал пустой воздух.

– В тебе нет ненависти, ты не хочешь меня убить. А если ты не хочешь меня убить, значит, и не убьешь. Эрринор чувствует эту твою слабость и потому подчиняется неохотно. Удар идет в половину силы. Ты обязательно должен хотеть убить меня, иначе ничего не получится...

– Как я могу хотеть убить тебя?!.

– Очень просто. Взял в руки меч - значит, должен убить!..

– Ну знаешь ли!.. - я крутил головой.

– А ты как думал?..

И все же после нескольких дней тренировок у меня что-то начало получаться. Я не то чтобы стал ощущать скользящий к смерти безжалостный полет Эрринора - хотеть убить Геррика мне все равно было дико, - но вдруг, как бы сама собой, повинуясь взметающемуся клинку, моя рука, а вслед за ней и все тело совершали некое неожиданное движение и тогда острие действительно устремлялось к сердцу Геррика - он, танцуя, конечно, мгновенно перемещался из-под удара, и однако ясно было, что это уже в самый последний момент. У меня получались выпады, о которых я просто не имел представления. Я их не знал никогда и не мог применить на практике. Видимо, Эрринор, привыкнув к руке, вел меня за собой. Геррик в такие минуты одобрительно улыбался, и от этой улыбки у меня мурашки ползли по коже. Так улыбается смерть, прежде чем забрать человека в свои владения. Мне эта улыбка не очень-то нравилась.

И я был только рад, что тренировки наши продолжались не слишком долго: во-первых, сколько бы Геррик ни нашептывал заклинаний над дымным металлом, Эрринор, по-видимому, все равно полновластным хозяином меня не признавал, рукоять меча, сначала холодная и равнодушная, очень скоро теплела, но не от тепла ладони, а вероятно, от проступающей неприязни, и уже через полчаса раскалялась так, что её невозможно было держать в руках.

Тренировка наша поневоле заканчивалась.

А во-вторых, я элементарно уставал от этих занятий. Все же, в отличие от владетеля Алломара, мне не вручали меча в возрасте "первого разума". Я с ним не рос, и у меня не было многолетней привычки размахивать тяжелым клинком по всякому поводу. Я вообще в своей жизни не слишком-то увлекался физическими упражнениями. Поэтому мышцы у меня начинали болеть уже минут через десять, колени дрожали и прогибались, как вареные макаронины. Я иногда боялся, что просто в бессилии опущусь на пол. А вдоль позвоночника, которому от различных наклонов доставалось больше всего, натягивались и дрожали, готовые лопнуть какие-то ноющие слабые жилочки. Перегретый легкими воздух вырывался из горла с астматическими похрипываниями. Я тогда останавливался и умоляюще просил Геррика: Хватит...

Алиса наблюдала за моими потугами со снисходительностью взрослого человека. Ну, возится и пыхтит несмышленый подросток, ну - пусть возится. Ничего страшного, лишь бы ему самому это нравилось. Время от времени я ловил на себе её насмешливый взгляд. И, поймав его, сразу же делал сбой в движениях. Терпеть не могу, когда надо мною смеются. А однажды вечером, едва мы остались одни, она с извиняющейся улыбкой тронула меня за щеку:

– Ты же, наверное, понимаешь, что это бессмысленно. Любой мальчишка из Алломара сражается намного лучше, чем ты. И он всегда будет сражаться лучше, чем ты. Ты упустил время. Не трать его напрасно сейчас...

Я понимал, что она, скорее всего, права. Я - не воин и, вероятно, настоящим воином никогда не стану. Для этого действительно надо было тренироваться с детства. И вместе с тем, я чувствовал странную тягу к клинку, высоко поднятому над головой. Мне хотелось, чтобы он рассекал воздух так же свободно и элегантно, как это получалось у Геррика, чтобы дымный металл и у меня непринужденно пронесся между телевизором и торшером, чтобы он тоже описал замысловатую незамкнутую восьмерку в пространстве, и чтобы он, зацепив букет сухих трав на полочке, пересек бы остистый стебель именно там, где я это наметил.

Вот почему, несмотря на длинную, вдоль всего позвоночника, боль в спине, несмотря на слабость в коленях и скручивающиеся тугой судорогой мускулы я каждое утро вновь сжимал рукоять Эрринора, становился в позицию и нетерпеливо ждал первой команды.

Мне хотелось сражаться с врагом, который бросил мне оскорбительный вызов. Пронзить его сердце, увидеть в его глазах мутную пленочку умирания. Наступить на меч, выбитый из его руки, и услышать, как хрупнет клинок под моей подошвой.

Чувство это было для меня совершенно новое. Даже Алиса, в конце концов, стала поглядывать на меня как-то иначе и уже другим вечером, кажется, дня через три после первого, заметила с некоторой растерянностью:

– Ты какой-то не такой стал последнее время. Что с тобой происходит?..

Я догадывался, что со мной происходит. До сих пор я жил размеренной и спокойной жизнью, не выходящей за рамки привычного. Ходил на работу, как я уже говорил, вычерчивал не слишком интересные мне чертежи и схемы, - сдавал их Моисею Семеновичу, выслушивая дежурные благодарности, возвращался домой, смотрел похожие друг на друга фильмы по телевизору, читал книги, иногда без особого, впрочем, успеха - ухаживал за девушками. Это была обычная жизнь самого обычного человека. Я не вылезал из нее, как моллюск не вылезает из своей раковины. И постепенно я привыкал к мысли, что именно так дальше и будет: я женюсь, скорее всего, каким-нибудь случайным образом, потом меня через два-три года повысят по службе, дадут должность конструктора, например, как уже пару раз намекал тот же Моисей Семенович, потом, ещё лет через пять - должность руководителя группы. Видимо, это и будет пределом моей карьеры. Родятся дети, и в свою очередь пойдут по привычной отцовской дороге. А что делать, если колея так удобно натоптана? Я состарюсь, и незнакомая пока ещё будущая моя жена тоже состарится. И по утрам мы будем вместе сидеть на скамейке в ближайшем скверике.

Так пройдет жизнь. Я не то, чтобы очень стремился к намеченному сюжету, но я просто не видел, как мне его избежать. Человек - не хозяин своей судьбы, напротив, судьба - вечно и непреклонно властвует над человеком. Лепит из податливой глины - то, к чему она предназначена. И я даже не представлял, что со мной может случиться нечто иное.