Юлия Зонис - Геном Пандоры

На церковной кафедре вместо Святого Писания обнаружился трактат за авторством отца Элиэзера. Его-то Колдун и принялся изучать, щурясь от недостатка освещения.

– Умен ты, Колдун, не по годам, – хмыкнул Хантер в ответ на последнее высказывание. – Когда нас выведут, поздно будет рыпаться.

– Рыпаться, – назидательно заметил Колдун, – никогда не поздно.

И вернулся к недочитанной книжке. В следующей главе преподобный от копыт перешел к кожным покровам и сообщал, что «всякие язвы, и прободения, и шелушение, а такоже пятна и шерсть, растущая в местах неподобающих, являются первейшим признаком нечистоты». Колдун глубоко задумался о том, какие места на человеке подобают для произрастания шерсти.

Доктор Ковальский полз в темноту и проклинал себя за трусость. И опять в голову лез Бостон, ах, эта проклятая история шестилетней давности, Бостон и Кэролайн с Сэмми. Когда в новостях кратко сообщили, что из лаборатории вырвались подопытные животные и есть опасность биологического заражения, все его коллеги из Бостона расхватали билеты на первые же рейсы, чтобы успеть до установления карантина. Те, что не успели, арендовали машины. А он… он позвонил Кэролайн и спросил о здоровье Сэмми, и предупредил, чтобы они с Сэмми не выходили из дома, и сообщил, что у него начался небольшой бронхит и поднялась температура. Он приедет послезавтра. Послезавтра… Следовало выпить, чтобы успокоиться. «Я все-таки сильно рисковал, – думал Ковальский, – я рисковал, выпуская этих двоих из сарая, я дал им все возможности сбежать, а если они не воспользовались шансом – так что же? И при чем здесь Бостон?»

Размышляя таким образом, доктор Ковальский добрался до своего дома на северной окраине поселка, задернул шторы на кухне, зажег свечу и вытащил из буфета припасенную бутылочку бренди. Он сидел за дубовым кухонным столом до рассвета, поглощая бренди и стараясь не прислушиваться к тому, что творится у церкви. В конце концов доктора сморило. Он направился в спальню, где, не раздеваясь, рухнул на кровать и забылся тяжелым сном.

Разбудил его громкий стук. Ковальский сонно замычал и сполз с кровати. Голова была как чугунная. Массируя висок и потирая затекшую шею, он протопал через кухню и распахнул дверь. На пороге, солнечно улыбаясь, стояли отец Элиэзер и двое его подручных, брат Джейкоб и брат Захария. За пояс брата Захарии почему-то был засунут длинный пастушеский кнут. Сердце доктора стукнуло и скатилось в пятки.

– Доброго вам утречка, брат Иисус, – сердечно сказал преподобный. – Не пригласите ли меня и братьев в дом?

Брат Джейкоб и брат Захария, не дожидаясь приглашения, уже отпихнули врача и протопали в кухню. Отец Элиэзер одарил хозяина дома сияющей улыбкой и последовал за своими головорезами. Ковальский застыл у двери, лихорадочно соображая, что им известно.

– Ай-яй-яй, – на сей раз голос отца Элиэзера звучал укоризненно, – вижу, вы предавались греху винопития.

Ковальский поспешил на кухню, где преподобный с укоризной смотрел на опрокинутую и пустую бутылку.

– Я готов искупить…. – хрипло пробормотал Ковальский.

В горле у него пересохло от ужаса. Он покосился на кнут. Брат Захария заметил этот взгляд и, гнусно ухмыльнувшись, погладил рукоятку.

– Искупите, брат Иисус, искупите. Но прежде разрешите одно мое недоумение. – Отец Элиэзер по-хозяйски расположился за столом. Два брата замерли у него за спиной и уставились на Ковальского.

– Я готов… – повторил Ковальский.

– Хорошо, что готовы. Брат Джейкоб, не дадите ли брату Иисусу стакан воды? Вижу, он сегодня не в голосе, между тем вечером состоится спевка церковного хора…

Брат Джейкоб впихнул в трясущуюся руку врача стакан. Зубы Ковальского застучали о стеклянный край. Вода полилась на рубашку.

– Вам лучше? – участливо поинтересовался преподобный.

– Намного лучше.

– Отлично. Дело в том, что брата Апшерона посетило сомнение. А где сомнение, там и смущение, где смущение, там и грех. Брат Апшерон утверждает, что надежно запер чужаков в сарае. И действительно, когда я освидетельствовал сарай, задвижка была на месте. Чужаки же, видимо, перенеслись к церкви дьявольскими кознями. Вы ведь человек ученый, брат Иисус?

Ковальский промычал что-то, с равной степенью могущее означать и подтверждение, и отрицание.

– Ученый. Поясните же мне, какою силой должны обладать слуги дьявола, чтобы пройти через запертую дверь?

«Господи, – подумал медик, – ну не мучай же ты меня, старый иезуит. Хочешь бить – бей, но к чему эти словесные выкрутасы?» Он прокашлялся и глухо сказал:

– Я слышал о таком явлении, как телепортация.

– Телепортация! – Новое слово, кажется, необыкновенно воодушевило преподобного. – Вот и я говорю брату Захарии – не иначе, это телепортация.

А брат Захария в своем неверии утверждает, что будто бы заметил в кустах у ограды третьего человека. Но ведь немыслимо допустить, чтобы кто-то из общины оказывал помощь дьявольским слугам? Это, говорю я брату Захарии, нечистый застит тебе глаза и вводит во грех сомнения… Телепортация, несомненно телепортация!

Ковальский затрясся так, что задрожали начисто выскобленные половицы. Отец Элиэзер вновь укоризненно покачал головой и поднес палец ко лбу:

– Телепортация… А вдруг не телепортация? – Он поднял глаза, исполненные чистого недоумения, и уставился Ковальскому в переносицу. – Вдруг все же нечистый сильнее, чем мы полагали? Вдруг гнусное его копыто уже ступило на землю святой обители? Надобно разузнать, надобно разузнать.

– К… как разузнать? – заикнулся врач, таращась на кнут.

– Как? Вот именно что – как? Вряд ли слуги нечистого прямо ответят на вопрос, помогал ли им кто-то из братьев. Скрытность и лживость присуща порождениям тьмы. Поэтому, боюсь, придется нам прибегнуть к испытанию. С другой стороны, не хотелось бы нам, чтобы бесовские твари испустили дух до праздника Всесожжения. Посему решили мы прибегнуть к помощи специалиста… Вы ведь, брат Иисус, были врачом?

Ковальский деревянно кивнул. Он плохо понимал, что происходит.

– Отлично, отлично. Стало быть, сумеете понять, сколько именно ударов перенесет сатанинское отродье, принявшее, добавлю, человеческий облик и потому повинное законам смертной плоти, – без того, чтобы не отдать душу мерзостному своему пастырю?

– Вы хотите, чтобы я наблюдал за… пытками? – пробормотал врач.

– О нет! – Улыбка отца Элиэзера расцвела, как астра в огороде. – Я хочу, чтобы вы, именно вы провели испытание.