Свет над океаном - Евгений Михайлович Закладный
Киви мучился сомнениями, а чудовищные волны молотили его уставшее тело. Но мысль работает даже тогда, когда человек готов потерять сознание от боли, от упадка сил. И Киви мысленно старался поставить себя на место этого парня: как бы поступил он сам? Ушёл бы, бросив на смерть выручившего его товарища?
И чувства его и сознание твердили только одно: «Нет. Нет, это совершенно невозможно!»
Всё ещё сомневаясь, финн пытливо посмотрел в глаза Ли. Тот слабо улыбнулся, и эта улыбка, отразившая мысли и чувства человека, в одно мгновение отбросила все сомнения Киви. Сердясь на себя, он дружески подмигнул Ли, потом принялся сращивать оборванные концы троса.
Это было очень трудно. Киви старался не обращать внимания на кровь, заливающую ладони, на нестерпимую боль в пальцах. Он работал, как одержимый, стараясь хоть этим заглушить неприятное чувство.
Наконец тросы были приведены в порядок, и Киви знаками попросил Ли опробовать их. Удивление, чувство глубокой благодарности отразилось на лице Ли. Он кивнул, знаками и мимикой стараясь выразить своё восхищение, но тут же с грустной улыбкой указал на панель управления двигателем…
Стальные лопасти винта долго не поддавались усилиям Киви. Даже его стальные мышцы были бессильны вернуть их в нормальное положение, — ещё никогда в жизни он не мечтал так о точке опоры! Наконец ему удалось найти такое положение, при котором его усилия приобретали максимальный эффект.
Киви не надеялся одним рывком выправить лопасть, он хорошо знал, что такое сталь. И он тянул на себя эту лопасть, с каждой секундой наращивая усилия, включая в это нечеловеческое напряжение всю силу воли, всю жажду жизни и веру в окончательную победу.
И воля победила! Киви почувствовал вдруг, будто металл перестал оказывать сопротивление, и позволил себе слегка ослабить мышцы. Ему показалось, что тело его вдруг сделалось удивительно лёгким, но он понимал — это всего лишь следствие длительного перенапряжения.
Лопасть только немного отогнулась, но уже вполне могла справиться с работой. И тут Киви вспомнил, что проделал только третью часть этого нечеловеческого труда: ведь оставалось ещё две лопасти!
Оказалось, что у него есть силы ещё на одну, а потом — на последнюю лопасть. И только после того, как Ли по знаку Киви включил двигатель, ихтиолог почувствовал себя совершенно разбитым.
Обхватив снаряд руками и ногами, он крикнул, что было силы:
— Довольно! Побереги горючее!
И уронил голову на руки… Теперь все его помыслы были направлены только на то, чтобы дышать. Дышать — это жить.
Ли не сказал ему, что может дышать всего лишь два-три часа: ведь это никак не изменило бы положения. Правда, в крайнем случае он может выбраться из снаряда и с таким же успехом держаться за него… Но тогда волна обязательно захлестнёт утлое судёнышко, оно мгновенно потеряет плавучесть. В результате вместо одного погибнут двое — тот парень, видно, совсем обессилел…
Нет, Ли умрёт молча, а тот пусть пользуется его снарядом. Нужно только дышать поменьше… Пореже… Лучше всего уснуть. Но разве это мыслимо при такой болтанке?
А Киви, казалось, одеревенел. Вцепившись в спасательный снаряд, он редко, прерывисто дышал.
Вот уже два, вот уже три часа носятся они по волнам океана, и Ли чувствует, что начинает задыхаться. Ему хочется встать, его бросает то в жар, то в холод, в голове поднимается какой-то звон, непрерывно течёт слюна. Рванув ворот рубахи, он приподнимается, ударяется головой о прозрачную стенку и, потеряв сознание, падает.
10. Будущее
После своего страшного признания Саммерс вызывал у Горова не ненависть, а презрение, отвращение. Быть может, здесь сыграло роль утверждение Мэри — «на планете всё осталось по-прежнему». Быть может, Горов просто не научился ненавидеть: за всю жизнь ему ни разу не пришлось лицом к лицу столкнуться со смертельным врагом.
Джон сидел у стола в той же позе, уронив голову в ладони, и Горов несколько секунд помедлил у коммингса, зачем-то прислушиваясь к его прерывистому дыханию. Потом, сердясь на самого себя, решительно подошёл к креслу, громко стукнул костяшками пальцев по столу.
Саммерс вздрогнул, поднял голову.
«Спал?!» — возмутился Горов, но тут же увидел глаза Джона, — в них не было и тени сна. Горов сел, несколько секунд разглядывал его так, будто видел впервые. Потом заговорил — тяжело, устало.
— Если всё действительно случилось так, как рассказываете вы. Саммерс, вам нет и не может быть оправданий. Вы совершили величайшую подлость, перед которой меркнет даже сомнительная слава Герострата, и теперь несёте заслуженное наказание. Убить вас? Нет, это слишком мало и никому не нужно. Вы должны жить. Ещё точнее, вы обязаны жить. Жить для того, чтобы попытаться хоть в какой-то степени искупить свою вину перед человечеством, чтобы работать и бороться за его счастье. Вы очень виноваты, но не преувеличивайте свою вину: гораздо большую ответственность несут те, кто посылал в космос базу для бомбардировки планеты… Мы лишены связи, приборы наблюдения не позволяют нам судить об обстановке. То, что вы совершили, могло отбросить жизнь на миллионы лет вспять — уничтожить биосферу… Но она должна возникнуть снова! Какой же вывод следует сделать из этого, Джон Саммерс?
Горов напрасно ждал ответа несколько секунд, потом встал, прошелся по отсеку. В голову пришла неожиданная мысль: что если Саммерс совершил свой поступок, будучи не совсем… в здравом уме? Космическая психология — штука тонкая! И теперь — чёрт его знает, на что способен этот отчаявшийся человек? Может быть, следует немного его приободрить?
— Я понимаю, — снова заговорил Горов, — вас пугает астрономическая величина названной мною цифры. Но это — максимум. Это самое страшное, что может случиться. Никто из нас не знает истинной способности жизни к приспособлению. Будем оптимистами: вполне возможно, что живая клетка, приспособившись к условиям повышенной радиации, в кратчайшие сроки перестроит структуру хромосом, и на земле, рядом с качественно новыми, нарождающимися формами, некоторое время будут процветать старые… В том числе и человек! Это может случиться через сорок, через пятьдесят поколений, но всё-таки это произойдёт! Конечно, если бы ударные волны и громадные температуры не уничтожили лабораторий, научных центров, если бы осталась в живых армия учёных-биологов, наших с вами современников, человечество с их помощью гораздо быстрее и безболезненней приспособилось бы к
