В чертогах марсианских королей - Джон Варли
На каждой из них имелся отличающийся рельефный узор, созданный до того, как бетон затвердел: линии, волны, углубления, гладкие и шершавые участки. Я быстро увидел, что те, кто торопится, перемещаются только по этим дорожкам, и все они ходят босиком. Нетрудно было догадаться, что это нечто вроде дорожной схемы, читаемой ногами. Я выпрямился. Мне не требовалось знать, как это работает. Достаточно было понять, что это такое, и держаться в стороне от дорожек.
Люди здесь были ничем не примечательные. Некоторые ходили без одежды, но теперь я к такому уже привык. Все были разного роста и телосложения, но выглядели примерно одного возраста, за исключением детей. Если не считать того, что они не останавливались, не разговаривали и даже не махали друг другу, когда сближались, я никогда бы не предположил, что они слепы. Я видел, как они подходили к пересечению дорожек – понятия не имею, как они понимали, что вышли к перекрестку, но смог придумать несколько объяснений – и шли через него медленнее. Это была чудесная система.
Я начал подумывать о том, чтобы подойти к кому-нибудь. Я провел там уже почти полчаса, без приглашения. Наверное, у меня возникло ложное ощущение уязвимости этих людей; я ощущал себя взломщиком в чужом доме.
Около минуты я шел рядом с женщиной. Она шагала очень целеустремленно, глядя вперед – или так казалось. Она что-то почувствовала, возможно, услышала мои шаги. Пошла чуть медленнее, и я коснулся ее плеча, не зная, как еще поступить. Она мгновенно остановилась и повернулась ко мне. Глаза у нее были открыты, но пусты. Руки ее пробежали по моему телу, легко касаясь лица, груди, рук, прошлись по одежде. У меня не было сомнения, что она распознала во мне незнакомца, возможно, уже после первого касания к плечу. Но она тепло улыбнулась мне и обняла. Руки у нее оказались очень деликатные и теплые. Забавно, потому что они были мозолистыми из-за тяжелой работы. Но на ощупь – чувственные.
Она дала мне понять – показав на здание, изобразив еду невидимой ложкой и коснувшись цифры на своих часах, – что ужин будет через час и что я приглашен. Я кивнул и улыбнулся под ее ладонями, она поцеловала меня в щеку и торопливо ушла.
Что ж, все оказалось не так уж и плохо. Меня волновала возможность общения с ними.
Позднее я обнаружил, что она узнала обо мне гораздо больше, чем я предполагал.
Я решил пока не идти в столовую, или что там у них было. Прогулялся в сгущающихся сумерках, разглядывая их хозяйство. Увидел, как маленькая шелти гонит овец в овчарню на ночь. Она умело направила их в открытые ворота безо всяких команд, и кто-то из местных закрыл их и запер. Потом наклонился и почесал собаке голову, а та лизнула его руку. Закончив со своими обязанностями, собака подбежала ко мне и понюхала штанину. Весь остаток вечера она ходила следом за мной.
Все выглядели такими занятыми, что я с удивлением увидел женщину, сидящую на изгороди и ничего не делающую. Я пошел к ней.
Вблизи я увидел, что она моложе, чем я думал. Ей было тринадцать лет, как я позднее узнал. Одежды на ней не было. Я коснулся ее плеча, она спрыгнула с изгороди и поступила так же, как и другая женщина, – ощупала меня всего безо всякой сдержанности. Потом взяла за руку, и я ощутил, как ее пальцы быстро двигаются на моей ладони. Я не мог этого понять, но знал, что это такое. Я пожал плечами и испробовал другие жесты, чтобы показать, что я не говорю на амслене[2]. Она кивнула, все еще охватывая ладонями мое лицо.
Она спросила, остаюсь ли я на ужин. Я заверил, что да. Она спросила, не из университета ли я. И если вы думаете, что легко спрашивать только движениями тела, то попробуйте сами. Но она была так изящна и плавна в движениях, так умела в стремлении передать смысл. Это были одновременно и речь, и балет.
Я сказал, что я не из университета, и попытался немного рассказать о том, чем занимаюсь и как оказался здесь. Она слушала меня руками, наглядно почесывая голову, когда мне не удавалось ясно передать мысль. Постепенно ее улыбка становилась все шире, и она стала беззвучно смеяться над моими гримасами. Все это время она стояла очень близко, касаясь меня. Кончилось тем, что она уперла руки в бока.
– Думаю, тебе нужна практика, – сказала она, – но если для тебя нет разницы, то мы можем пока разговаривать голосом? А то я сейчас лопну от смеха.
Я вздрогнул, словно ужаленный пчелой. Прикосновение, которое я мог бы игнорировать при общении со слепоглухой девочкой, внезапно показалось неуместным. Я немного попятился, но ее руки вернулись ко мне. Она показалась озадаченной, но затем прочла проблему ладонями.
– Извини, – сказала она. – Я думала, что ты глухой и слепой. Если бы я знала, что это не так, то заговорила бы с тобой сразу.
– Я думал, что здесь все такие.
– Только родители. А я одна из детей. Мы все прекрасно видим и слышим. Не нервничай так сильно. Если тебе неприятны прикосновения, то тебе здесь не понравится. Расслабься, я тебе ничего плохого не сделаю.
И она продолжила водить по мне руками, в основном по лицу. В тот момент я этого не понимал, но прикосновения не казались сексуальными.
Как выяснилось, я ошибался, но это не было очевидным.
– Мне надо показать тебе веревки, – сказала она и направилась к куполам. Она держала меня за руку и шла рядом. Другая рука касалась моего лица всякий раз, когда я говорил.
– Правило первое, не ходить по бетонным дорожкам. Это где…
– Про это я уже догадался.
– Правда? А давно ты уже здесь?
Ее рука прошлась по моему лицу с обновленным интересом. Было уже темно.
– Меньше часа. Меня едва не задавил ваш поезд.
Она рассмеялась, потом извинилась и сказала, что понимает – для меня это было не смешно.
Я ответил, что это смешно для меня сейчас, хотя в тот момент это было не так. Она сообщила, что на воротах есть предупредительный знак, но мне не повезло, и я подошел, когда ворота были открыты – они открываются дистанционно перед отправлением поезда, – и я знак не увидел.
– Как тебя зовут? – спросил я, когда мы приблизились к мягкому желтому свету, льющемуся
