Грэй Грин - Кетополис: Киты и броненосцы

Мы зашиваем трупы в брезент. Когда станет поспокойней, мертвых торжественно спустят в море. Прощайте!

Пока же мы идем.

…Никто не ожидал, что нас подведут машины — причем в самом начале похода. Котлы системы Никлосса не так надежны, как старые, системы Белльвиля — это мы знали, но почему именно сейчас? Когда весь броненосный флот…

Мы подняли сигнал «Поломка машины, теряю ход» и вывалились из походного порядка.

Позор.

В прямой видимости берега! Помню лицо капитана Нахтигера. Он стоит на мостике, сложив руки за спиной, — бледный и мертвенно спокойный, как удав, которого он держит в любимцах. Когда-то капитан подстрелил его, охотясь на Магаваленских островах, подобрал, а судовой врач зашил рану. С тех пор удав стал меланхоличным и даже глотает мышей, которых ему скармливают, без особой охоты.

Мы чиним машины. Мы их починили.

А потом мы попадаем в кровавую штормовую полосу. Форштевнем рассекаем изуродованные снарядами китовые тела.

А после… После становится только хуже. Вы представляете, как воняет броненосец, когда перестает шторм и солнце освещает все это безумие? Верхний настил палубы сделан из сосны. Дерево прекрасно впитывает кровь, жир и еще один запах.

Мы пахнем падалью.

Мы пахнем, как топор мясника, забытый в теплом, сыром и темном месте.

Мы идем по следам эскадры.

Гигантские столбы черного дыма тянутся за нами на полнеба. В брюхе корабля от ярости стонет пламя. Под звонки топочного уравнителя, под вой вентиляции черные кочегары, замотав тряпками лица, кидают в отверстые глотки броненосца уголь — лопату за лопатой. Красные отсветы пляшут на лицах. Сверкают белки глаз. Давай, давай, веселее! В топках броненосца сгорает драгоценный английский кардиф — на вес золота, взятый для скорости, — раскаленная угольная крошка, не успев догореть, вылетает из рефлекторов и обжигает веки. Еще он ядовит, этот кардиф, самый дорогой уголь мира. И самый лучший.

Потому что англичане — лучшая морская нация мира.

А мы только и можем, что убивать китов.

Впрочем… даже это у нас не всегда получается.

13. Ян

Я спрыгиваю с подножки таксомотора. Время?!

«Девять ровно, площадь Оперы, у фонтана». А сейчас уже девять сорок пять! Черт, опоздал.

Коричневые огни фонарей вдоль проспекта. Снежинки кружатся и падают на мостовую.

Черт, черт, черт.

Замерзшая фигурка в серой чиновничьей шинели. Успел.

— В чем дело, Ян? Говорите быстрее, я спешу.

Потом я останавливаюсь и смотрю на него внимательнее. Белесые брови, глаза раскрыты, как от удара. Голова не покрыта. Волосы растрепаны, словно у безумного ученого из новой фильмы.

— Ян? Вы что, китов услышали?

Он качает головой из стороны в сторону: нет. Кажется, что чиновник движется под водой — такие замедленные, плавные у него движения. Совершенно рыбьи глаза. Сомские бобы? Опиум?

— Ян! Да посмотрите же вы на меня, черт возьми! Что случилось?! Ну! Говорите же!

Он моргает раз, другой и наконец говорит:

— Мой сын.

— Что ваш сын?! — я не выдерживаю. Как мне надоел этот неопределенный, невнятный, бесформенный человек. — Заболел? Женился? Что? Да отвечайте же!

— Его похитили.

14. Несколько шагов

— Козмо, проснись. С мамой плохо. Козмо…

Открываю глаза. Рука отца белеет в полутьме. Она тонкая и изможденная.

— Козмо, мама…

Как он не понимает, я не хочу этого знать?! Я со злостью выдергиваю одеяло из его пальцев и заворачиваюсь с головой. Одеяло тянут, я держу изо всех сил. Дергаю на себя. Дергаю. На глазах у меня — слезы ярости.

Я. Не хочу. Знать. Не.

Оставьте меня в покое!!

…Почему я не пошел туда? Упрямый мальчишка. Мне всего лишь нужно было встать и пройти несколько шагов до маминой комнаты.

Это было давно. Я поднимаю голову и смотрю на Поланского. За его спиной проходит официант, неся на подносе прозрачную бутылку шампанского и бокалы. Ах да, у нас же праздник…

— Пейте, Ян.

С каждым глотком в его лицо возвращаются краски. Когда он допивает, лицо уже почти нормального цвета. Словно его голова — круглый стеклянный аквариум, а коньяк просто подкрашивает воду. Глаза Яна оживают, начинают блестеть.

— Вот и хорошо, вот и умница, — говорю я. — Возьмите лимон. Теперь рассказывайте. С самого начала…

Он рассказывает. Я слушаю. Вернувшись с дуэли, чтобы переодеться и поехать на службу, Ян обнаружил дома тишину, открытое окно, грязные следы на подоконнике — в общем, все, что полагается находить в таких случаях. Няня, чем-то одурманенная, спала на полу в соседней комнате. Ян-младший пропал.

«Это сделали подземные», — говорит Ян.

— Сколько ребенку?

— Четыре месяца. С половиной.

Проклятое воображение. Я вижу: затемненная комната, лежащая на полу игрушка, в распахнутое окно врывается ветер, серые паруса штор взлетают над колыбелью. В ней — смятое одеяльце и вмятина на подушке. С подоконника капает дождевая вода. Кап, кап. Кап-кап. На полу у окна — расколотый стеклянный шарик с домиком внутри. Блестки рассыпаны в лужице глицерина.

Я встряхиваю головой. Еще немного, и каторга покажется тебе раем, Козмо.

— Вы обращались в полицию, Ян?

— Да… но… ничего.

— Почему? — впрочем, ответа не требуется. — Понятно. Дальше.

Яну удалось кое-что сделать. Некая Констанс, племянница господина Люгера, главы Департамента дорог… Я ее помню, кстати — очень красивая женщина. По-античному. Правда, не в моем вкусе. Мраморные статуи меня никогда особенно не привлекали.

Вот уж не думал, что у полубогинь могут быть обычные смертные проблемы…

У Констанс похитили ребенка подземные.

Полиция ничего сделать не смогла. Впрочем, было бы удивительно, если бы случилось иначе.

Констанс посоветовали обратиться к человеку, который может помочь.

Она пошла к посреднику… и тот помог.

За определенную сумму. Впрочем, при чем тут деньги?

Нам нужно сделать то же самое. С деньгами решаемо.

Все просто.

— Не все, — говорит Ян.

Я поднимаю брови.

— Моя жена сейчас в больнице, — поясняет Поланский. Лицо его мучительно искривляется. — У нее туберкулез… чахотка.

— Сочувствую. И что?

Ян рассказывает. Со слов Констанс, посредник непрост. Он много лет прожил среди подземных, сам наполовину такой — и он странный. Полусумасшедший, всего боится…

— То есть, я правильно понимаю, что этот посредник разговаривает только с женщинами? Вы уверены, Ян? Да, задачка… Тогда, может быть — кормилица? Какая-нибудь родственница?